Рысья Падь - стр. 18
– Не совсем, – не согласилась с ней Катя. – Ты же его в армию провожала, а теперь говоришь, ничего не знаю – моя хата с краю…
– Но ведь так и есть!
– Так – да не так. Ты что, не могла ему пару строк черкнуть, когда узнала, что парень в госпитале раненый лежит?
– Вот это как раз и не даёт мне покоя, – сникла собеседница. – Именно это, Кать, именно это… Ведь в то время в моей жизни уже появился Валерий…
– Тем более нужно было написать, поддержать парня в трудную минуту. Чего тебе стоило-то? – продолжала та бередить рану. – Ему, может, всего-то две строчки и нужно было, чтоб бороться дальше, а ты…
– Тварь я – это хочешь сказать? Продажная тварь, да?
– В данном случае, уж извини, попала в точку, – смело заявила подруга. – И ты сама это знаешь…
– Я на тебя даже не сержусь, – тихо ответила Наташа. – Просто ты назвала вещи своими именами. И по отношению к Егору так оно и есть. Да, я тварь! Только объясни мне тогда, такой низкой и продажной твари, как я могла писать одному, если уже любила другого? Объясни мне, пожалуйста, замужняя женщина, вся такая честная и высоконравственная…
– Знаешь, ничего я тебе объяснять не стану… Одно скажу: я своему парню, пусть даже и бывшему, обязательно бы протянула руку помощи. А ты… Ты…
– Да знаю, знаю я, кто есть! – прекратила разговор Наташа. – Ты мне уже об этом сказала. И это… увидишь Егора, скажи, чтоб меня не искал. Мне нечего ему сказать.
– Увижу – передам…
– Прощай…
– Гуд бай…
…Этой зимой в Рысьей Пади стало безлюдно. После того как старик Авдеич, лучший охотовед здешних мест, покинул урочище, его хибарку замело аж под конёк, не говоря уж о нескольких полуразрушенных домишках – последнем напоминании о когда-то зажиточных Озерках.
Было время (как раз перед Великой Отечественной), когда молодёжь валила сюда гуртом – уж слишком хорошим местом считались Озерки. И то сказать, Вятка недалече, кругом великолепный сосняк, до больших дорог ехать и ехать… Глушь да благодать. Река здесь делает резкий поворот, образуя крутой кряж, заросший столетними соснами. Но даже не это всегда влекло сюда дальних странников. То ли по причине природной аномалии, то ли из-за крутизны вятского изгиба, но не было в этих краях на десятки вёрст выше и ниже вдоль по Реке более тихого места. Среди разбросанных у кряжской стены светлых песчаных кос не услышишь, бывало, ни ветряных задуваний, ни всплеска встревоженных волн, ни даже обычного на Вятке гомона чаек – тишина правит балом у Кряжа близ Рысьей Пади. Этакая Русь Изначальная по-вятски на фоне неземного покоя.
Потому-то сюда и тянулись молодожёны. Зачем строить хутор где-нибудь в поле или перелеске (а на правой стороне Вятки всюду одно и то же – поля да перелески), если, переплыв Реку, можно среди лесов отстроиться. А леса на левобережье – всюду, до самой Рысьей Пади и дальше. Вот и разрослись хутора вокруг Озерков, как опята у пня. Перед войной здесь сильные хозяйства были; все тридцать дворов – зажиточные и добротные.
В старообрядческой деревне Озерки люди жили хорошо – дружно и чинно. Как рассказывали старики, пройдёшь, бывало, от одного конца деревни до другого – ни одного пьяного, ни бранного слова. У каждого встречного глаза светлые, чистые, одухотворённые. Будто младенческие. Только от детских их отличали скрытые в прищуре глубокий ум да житейская смекалка.