«Рядом с троном – рядом со смертью» - стр. 37

– Христом Богом прошу, забери ентого сына нечистого!

– Эх, ладно, раз обещался – возьмём, княжича моли, чтоб не снял мне голову за такую пустую растрату казны, – переключил на меня внимание Бакшеев, сам сделав рукой жест конвою, чтобы вязали буйного мальца.

– Княже, сделай милость, забери ирода, я за твоё здравие свечу в две гривенки весу в церкви поставлю, век Бога молить буду! – надрывался торговец ясырём [64].

Мало чего понимая, я промямлил, что заберу. Откуда взять на оплату пленного денег, мне было неизвестно.

Погрузив покупку животом на круп заводного коня, Афанасий сообщил вяземцу:

– За платой завтрева поутру приходи ко двору царского слуги, конюшего, боярина Бориса Фёдоровича Годунова. Его казначей расчёт даст.

– Батогами меня с того двора не сгонят? – заволновался продавец.

– Тебе, дурню, царёв брат слово дал, а ты смеешь сомнения являть? – опять начал делать суровое лицо старый пройдоха. – Куда ты третьего татарчонка из ихней ватажки девал?

– Отдал купцу Фёдору, что с Астраханью торг ведёт, тотто был смирен и разумен, русскую речь разумел, и татарскую, и наречья разные ногайские, что улуногай и кичиногай именуются. Больно он купчине понравился, в прикащики его возьмёт, быстро выкупится, я за него всего двенадцать рублёв получил.

– Нам же бедностию жалился, хитрован! – попенял дворянину Бакшеев.

Связанный татарчонок, слыша такую лестную характеристику своему компаньону, прошипел:

– Шура, огул шур!

– Ты рабом не бранись, может так статься, сам долю холопью сполна хлебнёшь, – философски посоветовал крымчаку рязанец.

Так мы и выехали к воротам. У молодого черкеса при виде упеленатого молочного брата сжались кулаки, но вступивший с ним в беседу Афанасий разрядил обстановку. Выбравшись на улицу, старый воин сообщил мне, что надо бы кого послать поискать купца и забрать у него прикупленного приказчика.

– Зачем он нам, Афанасий? Да зачем нам два его дружка по разбою? – удивился я.

– Вишь метку на груди и плече татарчонка?

Присмотревшись, я заметил под лохмотьями знак в виде перевернутой набок двузубой вилки.

– Вилка какая-то.

– То-то, знак сей не простой, бийский, тамга рода Барын. Из ближних родичей бия полоняник наш, может, даже сынок. Вот посему и третьего нам схватить надобно, чтоб не поведал кому не следует о птичке такой редкой.

– Дак как же, ты ж говорил, знатных надо царю отдавать. На них обратно пленных выменяют?

– А, пустое, – махнул рукой ветеран. – Привезут за него татары три десятка нашего люда, что и так выработался, обычаем их отпускать таковских рабов надобно. В посольство по эдакому делу сотню крымчаков пришлют, те нажрут, напьют, да и даров стребуют многих. Дело богоугодное, а казне вред один да хищничеству пособление.

По возвращении к хоромам рязанец распорядился, чтобы полон заперли отдельно, и вступил в диспут с управляющим годуновским хозяйством на предмет выделения денег. Тот послал гонца к боярину и по возвращении того, кряхтя и причитая, стал отсчитывать принесённое из домовой казны серебро. На торжища и гостиные дворы были посланы угличские люди с наказом найти купца с его купленным холопом.

– Коли не захочет отдать за серебро возмездное, так грозите ему судом, поостережётся, чай, с царёвым братом тяжбу тянуть, – поучал их проводить деловые переговоры Бакшеев.