Рябиновая долина. Слезы русалки. Книга третья. - стр. 18
От неожиданности у меня чуть ноги не подкосились, и я опять схватилась за сердце. Увидев нашего дорогого прораба, я в сердцах даже плюнула:
– Сергеич!!! Чтоб тебя…!!! – Уточнять что именно «тебя», по понятным причинам, не стала, хотя очень хотелось.
За спиной Сергеича я увидела Игоря. За щуплой фигурой прораба он возвышался, как бог-громовержец. Брови нахмурены, в глазах тревога и из них вот-вот полетят голубые молнии, разящие налево и направо всех без разбора. Громовым голосом, который я от него слышу крайне редко (честно говоря, всего-то и было один раз) он изрек (простите за подобный пафос и витиеватость моей речи, но именно, что изрек, а не спросил):
– Что здесь происходит, черт возьми?! – Потом увидел меня, держащуюся за сердце, и уже мягче спросил: – Люся, что случилось?!
По причине моей некоторой заторможенности, за меня ответил Сергеевич. Плаксивым тоном бабки-плакальщицы на кладбище, он запричитал:
– Вон, глянь, Олегович… Как она его… Это ж мой заказчик!!! – И уже обращаясь ко мне уже со знакомым вопросом: – За что ты его, Алексеевна??? Чего он тебе сделал-то?!
Немного отойдя от всего этого, с позволения сказать, представления, я рявкнула:
– Ты совсем сдурел?! Кто тебе сказал, что это я его…?!
В ответ, Яковлев задал самый дурацкий вопрос, который я слышала в своей жизни:
– А кто ж тогда???
Пока мы так с Сергеичем «препирались», Игорь, отодвинув легонько прораба в сторонку, быстро подошел ко мне. Окинул меня беглым взглядом, потом обвел взглядом комнату. Увидел прислоненный к стене карабин, и еще сильнее сдвинул брови, хотя на мой взгляд, сильнее уже было некуда. Затем, присел на корточки рядом с лежавшим «Колобком». Пощупал пульс на шее, перевернул на спину, и принялся тихонько хлопать его по щекам. Мы с Сергеичем моментально заткнулись, наблюдая за действиями Игоря. Первой не выдержала я, выдохнув:
– Ну…? Живой?
Не оглядываясь, муж сухо и коротко проговорил:
– Люся… Быстро! Теплую воду, чистые тряпки, бинт и перекись… Да, и нашатырь захвати…
Я знала эту особенность Игоря. В обычной, так сказать, мирной жизни, те, кто его плохо знал, мог легко принять его за рохлю, «книжного червя», или, как сейчас модно говорить у молодежи, за «ботаника». Но я-то видела его в серьезной, критической ситуации, и знала на что он способен. Никакой лишней суеты, молниеносно принимаемые решения и высокое чувство ответственности за тех, кто рядом. Вот и сейчас, он мгновенно преобразился, и отдавал указания, если не сказать, приказы, коротко, четко, сухим, совершенно бесстрастным голосом командира на войне, от решений которого зависели жизни его подчиненных. Так как, в данной конкретной ситуации, одним из «подчиненных» была я, то задавать лишних вопросов не стала, а, спотыкаясь о разбросанные на полу вещи, рванула в кухню, где у нас была аптечка, слыша за спиной, как Игорь обратился к Сергеичу:
– Помоги перенести его на диван…
Через минуту я принеслась обратно в кабинет и замерла со всеми средствами спасения рядом с Игорем, который с озабоченным видом, словно хирург у операционного стола, осматривал «Колобка». Диван был старый, кожаный, доставшийся Игорю еще от родителей. Я такие видела в кино, с деревянной спинкой, обшитой коричневой вытертой от времени кожей и такими же коричневыми кожаными валиками по бокам. «Колобок» занял все не особо широкое пространство, и выглядел просто спящим, если бы не кровавые потеки на его выдающейся лысине. Игорь, принялся осторожно промывать его рану. Действовал он очень четко и умело, словно настоящий доктор. Мы с Сергеичем замерли рядом в позе скорбящих ангелов на могиле усопшего, да и выражения наших лиц были под стать, траурно-печальные. Промыв рану, обработав ее перекисью водорода, и перевязав бинтом, Игорь поднес ватку, смоченную нашатырным спиртом под нос несчастному. Тот отчетливо застонал, сморщился и постарался отстраниться от источника неприятного запаха. Открыл глаза и щурясь, словно в лицо ему светили сильной лампой, хрипло выдохнул: