Русский всадник в парадигме власти - стр. 17
Сани, как и кони, включались в особенное пространство казней Ивана IV как в особенное сакральное пространство. Таким особым местом были восточные ворота Опричного дворца Ивана IV, «ибо царь позволил себе входить в священные ворота, приготовленные для Господа Бога»92. «Через восточные ворота князья и бояре не могли следовать за великим князем – ни во двор, ни из двора: [эти ворота были] исключительно для великого князя, его лошадей и саней», – отметил опричник Г. Штаден93. Божественную природу, очевидно, здесь получили не только лошади, но и тематически связанные с ними сани, которые в русском средневековье имели семантическое значение наиболее почитаемого транспорта и использовались независимо от времени года. Так, в августе 1605 г. везли на санях из Москвы к месту захоронения в Троице-Сергиев монастырь останки Бориса Годунова и его жены94. Так, «шел саньми»95 из Москвы опальный митрополит всея Руси Филипп: «возложиша на него платье Иноческое многошвенное и раздранное, и изгнаша его изъ церкве яко злодѣя и посадиша на дровни, везуще внѣ града ругающеся, и ко исходу дебри реюще его, и метлами биюще»96.
Изгнание из Новгорода архиепископа Пимена верхом на кобыле было «символической акцией, совмещающей политическую меру наказания и сакральное действо»97. Иван IV «велит стащить с его головы тиару, которую тот носил, а вместе с тем снимает с него все епископское облачение и лишает его также сана, говоря: „Тебе не подобает быть епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену“ <…> тиран велит привести кобылу98 и обращается к епископу: „Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию и запиши свое имя в списке скоморохов“. Далее, когда тот взобрался на кобылу, тиран велит привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом из города и прогнав с епископства, велит ему отправляться по назначенной дороге»99.
Изгнание Иваном IV Пимена обыкновенно ассоциируют с «шествием на осляти», которое проводилось в неделю Ваий на Вербное воскресенье, где царь менялся ролями с патриархом. Центром внимания была «лошадь, покрытая до копыт белым холстом, уши у ней покровом удлинены наподобие ослиных. На этой лошади сидит Митрополит100, сбоку, как ездят верхом женщины; на складках его платья лежит книга с распятием дорогой работы на переплете; книгу эту Митрополит держит левой рукой, правой – крест, которым он беспрестанно благословляет народ во все время шествия. Человек 30 расстилают свои платья перед лошадью и, как только она пройдет по ним, поднимают платья, забегают вперед и снова расстилают, так что лошадь постоянно идет по одеждам <…> Один из царских знатных ведет лошадь за голову; сам же Царь, идя пешком, ведет лошадь за конец повода узды одной рукой, в другой он держит вербу. За лошадью следуют остальные царские придворные, дворяне и громадная толпа народа. В таком порядке они ходят от одной церкви к другой по Кремлю, на расстоянии двух полетов ядра, и таким же образом возвращаются в Царскую Церковь, где и оканчивают службу»101.
Обряд символизировал вход Господень в Иерусалим; он понимался как церковное таинство и одновременно народный праздник. История действа происходила из Новгорода, где оно было известно, по крайней мере, с конца XV в.