Русский остаток - стр. 14
Галина не участвовала в разговоре, она ждала его прихода, ей было почти дурно.
Но вот – снова звонок.
Он?!
Вошел высокий, худощавый мужчина лет сорока с лицом, напоминавшим Данте или умирающего Блока. Короткая стрижка, узкое лицо, длинный нос, печальные карие глаза и удивительно мягкие, красивые губы. Одет он был в потертый хорошо сшитый костюм-тройку.
– Борис Борисоглебский, – представил его Женя. – Поэт.
– Кто ж Борю не знает, – сказал Петя, развязно подходя к гостю и вальяжно здороваясь с ним за руку. – Борю каждая собака в Москве знает.
Не обращая внимания на «собаку», поэт встал у стенки, заложив руки за спину, и своими темными, бархатными глазами стал неподвижно смотреть на Галину.
– Офелия… – прошептал он едва слышно.
– Нет, Боря, – ласково поправил его Женя. – Это Галá из Ленинграда.
– Я хочу прочесть вам стихи, – сказал Боря тихо, обращаясь к Галине.
– Валяй, – разрешил Женя. – Только не длинные. А то давеча тоже объявил стихи, а пришлось выслушивать аж целую поэму.
Не дожидаясь дальнейших комментариев, Боря стал читать тихим, глухим голосом что-то, Галине показалось, очень хорошее. Она пыталась сосредоточиться, но мысли ее были заняты другим. До ее рассеянного сознания долетали лишь отдельные обрывки строф, не складывавшихся в смысл, но очень красивых и странных. Борис читал долго, глядя уже не на Галину, а куда-то сквозь нее, в одному ему известные глубокие выси и далекие дали, вероятно, туда, откуда и диктовались ему эти строфы… Наконец он кончил.
– Молодец, старик, – одобрил его Петя, – растешь.
Похвала режиссера никак не отразилась на лице Борисоглебского. Он снова молча и печально уставился на Галину.
– А где вас можно прочесть? – поинтересовалась одна актриса.
– Да, где вы печатаетесь, Боря? – решила не отстать от подруги в культурно-познавательном плане другая.
Он посмотрел на них сверху вниз так, словно они спросили несусветную чушь.
– Я нигде не печатаюсь. – И глаза его горделиво блеснули. – Меня будут печатать после моей смерти.
С этим уверенно-скорбным утверждением трудно было спорить. Но Женя примирительно заявил:
– Ты преувеличиваешь, старичок. Времена меняются. Хочешь, я снесу твои вирши в «Юность»? У меня там приличные кореша.
– Я вас видел сегодня во сне, – трагически прошептал Борис Галине. – Вы шли в горах с тремя белыми розами…
– Я никогда не была в горах, – сказала Галина.
– У вас божественный тембр. Умоляю, скажите что-нибудь еще.
– Отстань от нее, Боря, – сказал Женя. – Девушка занята.
– Кем? – меланхолично произнес поэт.
– Кем-кем? Какая тебе разница? Мной.
– Ты не соперник, – резонно возразил Боря. – Будьте моей музой, Офелия…
– Ты, конечно, Боря, национальное достояние, никто не спорит. Но посмотрите на его… мм… костюм, Галá. Ты что, хочешь испортить девушке жизнь?
– Я не пью, – почему-то быстро сказал Боря.
– Никогда не говори «никогда», старичок.
«Неужели он пьет? – подумала Галина. – Как жаль».
Она взглянула на него с сочувствием, почему-то как к собрату по несчастью.
Но тут снова прозвенел звонок.
Он!
Вошел он. Красивый, уверенный, с веселым, искрящимся взглядом, как всегда.
«А, – промелькнуло у нее в голове, – это у него вообще, безотносительно меня, такой взгляд. Это он всегда так смотрит, на всех».
Собрав все свое мужество, она, как ей казалось, спокойно и просто поздоровалась с ним: