Русский манифест - стр. 2
Что же касается мира нематериального, мира фантазий и грёз, который, собственно и составляет сущность человека, то здесь ограничений извне практически не было. Доступ к литературе, а именно она лежала в основе образования моего поколения, развивал воображение, умение видеть невидимое, очаровывал свободой в противовес жёсткому распорядку жизни общества.
В этот период мои сверстники вырабатывали энергию, в основе которой лежали: дружба мушкетёров; самоотверженность и патриотизм молодогвардейцев; героизм самопожертвования во имя идеи революционеров и героев войны; романтика первопроходцев неизведанных просторов; жизнелюбие героев советского кино… Несмотря на столкновения, выяснения отношений (интуитивного узнавания, кто на какой стороне), в массе своей мы генерировали энергию любви к окружающему миру и к подобным себе.
Второе двадцатилетие нам, взрослеющим, уже входящим в общественную жизнь, против воли или охотно втягивающимся во взрослые игры, приоткрыло другие горизонты, иные отношения и тайны, вызывая желание горизонты эти достичь, а тайны непременно разгадать. Я определяю этот период как время осознания полярности мира и жизни, постижения закона единства и борьбы противоположностей, взаимоединства «ин» и «янь».
В этот период мы остро ощутили ограниченность открываемой нам информации и пытались восполнить этот недостаток, отчего любили группу «Битлз» и джаз, Высоцкого и бардов, поэзию и толстые журналы. Любили чтение между строк разрешаемого и скрупулёзное изучение попадавшего в руки запретного, софистику споров и демагогию деклараций.
Это был период неудовлетворённого любопытства, жажды познания истины (оттого и страна была самой читающей в мире). Благодаря этой жажде и запретам мы пропитывались культурой доступного бывшего, ушедшего в историю, пережитого другими, культурой предтеч, культурой всего человечества…
Мы читали много и жадно, тем самым развивая интуицию, стимулируя процесс познания. Я думаю, мы, как и другие поколения на этом возрастном этапе, постигали ёмкость времени и вкус свободы. Но наше отличие от сверстников на противостоящем Западе было в том, что мы делали это под идеологическим прессом. Отчего больше и лучше запоминали доступное. И выдавали в Космос мощный импульс стремления во что бы то ни стало познать истину, а также импульс свободолюбия, который в нас, принудительных атеистах, был сродни любви к Создателю, ибо человек, по сути, несвободен только от Бога.
Но культурная среда этих десятилетий в сравнении с первым периодом – периодом радостного открытия жизни, омрачаемая разве что физическим насилием взрослых и более сильных сверстников да неразделёнными чувствами – из-за недостатка достоверной информации именно о многообразии материального мира, который всё более довлел реалиями и вытеснял мир иллюзий, уже казалась душноватой. Хотя всё ещё оставалась комфортной благодаря существованию оазисов близких по духу и устремлениям людей и, самое главное, преобладающей атмосфере служения пусть и не ясному (коммунистическая идея уже не окрыляла), но чему-то светлому, возвышающему…
И ценились нашим поколением: надёжность друга, верность и нежность женской любви, мужская воля и сила, способность не бояться преодолевать трудности. Это определяло гармонию отношений между полами и в целом в обществе.