Русский крест. Литература и читатель в начале нового века - стр. 10
И у Марии Степановой – все она же, родина, в облике кармически перевоплощенной Нормы Джин, она же – Мерилин Монро, она же торгует в ларьке. Как завороженные, один за другим, одна за другой поэты пишут Россию – Россией, в изысканно-игровом варианте – Тимур Кибиров; в рыдающем, прямом, с матом и мордобоем – Елена Фанайлова; в «наиве», с фольклорным, частушечным и скорбным эхом – Мария Степанова.
Заметим, что все три «родины» в трех поэмах – маргинальны.
Ведь в России – как? Только решат литература и искусство, что они теперь – без политики, а она их цоп, да не рукой, а сразу под дых ногой. Сочинил Владимир Маканин своего «Кавказского пленного» накануне чеченской компании, вроде бы – пейзаж, быт, красота и жертва; а война его нагнала – между сочинением и публикацией рассказа в «Новом мире». Прошло время. Маканин состарил своего аполитичного Петровича в «Испуге», где политики и политика – фон и намек на бессилие (к старческой-то эротомании). Пока журнал «Новый мир» эти истории, сложившиеся в книгу, печатал, политика подзасохла. (Да и сам «Испуг», по правде говоря, – какой-то вялый и подзасохший.) Стоило же Маканину в «Асане» вернуться сюжетом на Кавказ… ведь никак не могла предположить редакция, печатая роман Владимира Маканина, действие которого разворачивается во время чеченской войны, что эту публикацию так осовременит российско-грузинская (южноосетинская пятидневная, как ее назвали остроумцы) война.
Политика и ее резкие колебания, война – хоть и краткосрочная, хоть и удаленная, не на своей территории, но все же вполне настоящая, – внесли существенные изменения даже в повседневную жизнь. Эти события безусловно повлияли на самоощущение и самосознание многих. Произошла консолидация и мобилизация – политическая, отчасти и военная. Возникло – не только по ощущениям, а зафиксированное социологами – новое политическое единомыслие. «Маленькая победоносная война», совпавшая с началом нового президентства, во многом срифмовалась с развернувшейся в начале президентства предыдущего войной чеченской – и вовсе не по аналогии, а по вытеснению коллективной памяти о ней как о войне жестокой и несправедливой. Укрепилась тенденция если не велико-, то уж точно – державности. Дискуссии о возможной национальной идее закончены – вот она, только что с танковой брони, свежеиспеченная. Ешьте на здоровье.
Потребность масс примкнуть к идее («Россия встала с колен») может быть реализована – и она реализуется – в том числе через парадоксальную потребность во враге, внешнем и внутреннем. Имперская идея, настойчиво взращиваемая с начала 2000-х, дала плоды. Враг внутренний был определен уже несколько лет тому назад («пятая колонна», «так называемая оппозиция», «либералы» и т. д.). Что касается внешнего врага, то у него было сначала только американское лицо, потом очень активно к антиамериканизму прибавили «англичанку, которая гадит», а дальше пошел слив в обобщенный образ враждебного Запада. Но с Западом (США, Великобритания и проч.) воевать «нам» как-то не с руки – там, на Западе, много «у нас» не только интересов, но и чудесного имущества, – повоюем иначе, с возможностью легко достижимого успеха.
Для мобилизации общества против врага внутреннего и внешнего были «выстроены» телеканалы (как главные инструменты «пропаганды и агитации»). Это совпало и со спортивными успехами: спортивная победа есть сублимация конфронтации (нация «болельщиков» и «народ-победитель»).