Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник) - стр. 86
Или, быть может, все сводится к тому «движению» в бесконечном «историческом пространстве», которое даже движением может быть названо лишь в смысле смены поколений и которое почему-то называют «прогрессом»? Но я думаю, что историческое «движение» совсем не есть еще тем самым движением вперед и что не всякое развитие есть уже прогресс. Мне чужд этот наивный позитивистический мистицизм, эта «религия» самодовлеющего «движения» или «прогресса».
И именно поэтому я думаю, что объективная историческая справедливость легенды заключается не в том, что «героизм умер», а в том, что он угашался и погашался теми идеями, которые господствовали в изживаемую нами эпоху. Идеи вообще имеют свою жизнь и свое движение; они не зависят в конечном счете ни от технически-материальных, ни от социальных факторов; они не зависят и от мнимо новых и мнимо «прогрессивных» условий жизни. Они изживаются и теряют свою жизненную силу.
И вот, господствовавшие идеи ныне уже уходящей эпохи – в своих умыслах и намерениях «отменяли» героизм, или в лучшем случае «устраняли» и отстраняли его за ненадобностью. А люди этой эпохи, те, которые эти идеи восприняли, «растленные» этими идеями, всеми силами психически отталкивались от героизма. Закоренелые и верные сторонники этих идей, пропитавшие ими свои вкусы, навыки и эмоции, не могли не ощущать героизм, как пережиток старого, в лучшем случае наивного и «глуповатого» времени; в худшем случае они относили некоторые проявления его прямо к эпохе господства грубой силы; это еще ничего, если они считали его только смешным («ридикюль»), чаще – варварским, низменным, не «прогрессивным», признавая и «легализуя» лишь некоторые его формы, не понимая, что стихия его всегда и во всем едина; – ибо, конечно, Роланд и Галилей, Колумб и Гус, и все те бесчисленные «маленькие герои», творцы жизни на всех ее путях и во всех ее областях, – суть братья по духу. И если, в изживаемую нами эпоху, одни из них признавались, а другие отрицались, то это показывает только, что признавалась не стихия героизма, а лишь та (своя) область, в которой данный человек действовал, хотя бы и героически. Это показывает, что самого героизма, как верного жизненного метода, как нормального творческого начала, – не воспринимали, отрицали его, чурались. Но о каких же именно идеях идет речь? Культ большинства, поиски «среднего арифметического», неизбежное стремление все снизить, а иногда и срезать возвышающиеся над толпой головы, тяга к срединности, страсть уравнительства, «сладострастие уравнения», – таков тот еще недавно безраздельно господствовавший комплекс идей и чувствований, из-под власти которого мы только еще начинаем высвобождаться[97].
Культ и пафос героизма предельно эти идеи исключают. Они абсолютно с ними несоединимы и даже прямо им противоположны. Культ героизма есть культ исключительной личности; тем самым он утверждает неравенство как некую неизбывную стихию жизни, как суровый и жестокий закон самой жизни, как источник творчества и движения. Неравенство есть предпосылка героизма. Более того: если так обстоит в логической плоскости, то еще разительнее психологическое взаимоотталкивание между культом невыделяющегося и пафосом выдающегося.
Представим себе на минуту, что тот пресный «земной рай», тот «истинный прогресс», неосуществимыми идеями осуществления которого бредят «властители века сего», – когда-нибудь наступит… В этом мире, представляющем из себя комбинацию серого острога с прекраснодушно-слащавой сектантской молельней, – не оказался ли бы