Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник) - стр. 68
и стремится увести его на новые пути жизни. И если религии это не удается, если инстинкт и его страстные порывы перестают отзываться на религиозные зовы, образы и знаки (молитвы, догматы и обряды), если бессознательное упорно утверждает себя в безбожии и противодуховности, – тогда наступает религиозный кризис в истории человечества; тогда жизнь людей постепенно, но неизбежно вырождается вся, сверху донизу, и в этом процессе всегда, рано или поздно, обнаруживается бессилие одинокого безрелигиозного искусства: вслед за религиозностью и оно вступает в период кризиса и разложения. Ибо из религиозно мертвенных и безбожных недр бессознательного никогда еще не возникало и никогда не возникнет истинное, художественное искусство.
Именно в такой период вступило европейское искусство во второй половине девятнадцатого века и атмосфера этого кризиса и разложения захватила и русское искусство (преимущественно поэзию и музыку) четверть века тому назад.
Может ли и могло ли быть иначе, если давно уже скудеет, мутится и разлагается бессознательная духовность в современном человеке?… – Напрасно думать, что духовность есть нечто сознательное; нет, глубочайшие и драгоценнейшие истоки духовности лежат глубоко в бессознательном; и горе человеку, в котором воспитатель не сумел оживить эти источники, очистить их и укрепить! Живая духовность есть чувство священного и любовь к Божественному. И если это чувство и эта любовь мертвенно молчат в иррациональной глубине души, то человек никогда не испытает ни веры, ни молитвы, ни очевидности, ни убеждения, ни совести, ни чести, ни патриотизма, ни дух захватывающей радости от восприятия художественной красоты… Он останется за пределами художественного, мимоидущим слепцом; он не воспримет его и не создаст его сам. А то, что он создаст, будет жалкой и растленной пародией на искусство…
Искусство родится в глубине бессознательного, там, где сам человек теряет грани своей личности, уходя в темень первозданного инстинкта, в таинственное жилище своих страстей. И если это жилище не прожжено молнией духа; и если поток инстинкта течет одними черными, духовно не сверкающими водами, – тогда родится не художественное, а больное искусство. Ибо страсти без духа не зиждительны, а разрушительны; и содержания их, по самому их естеству, враждебны всем началам художественности.
Бездуховная страсть болеет своею собственной несытостью; она своекорыстна, необузданна, чувственна и извращенна. Она ищет наслаждения и бежит от напряжения, труда и муки творчества. Она не желает восходить к зрелой художественности по линии наибольшего сопротивления, но самодовольно и шумливо течет вниз, по линии наименьшего сопротивления. И в этом разнузданном и разнуздывающем потоке своем она смывает и уносит из самого сознания – волю к художественности, дисциплинирующую энергию, героическую силу отбора и самокритики.
И вот, ее безгранные содержания перестают стремиться к зрелой форме и начинают чуждаться ее; ее страстные, бесформенные помыслы уже не желают знать ни меры, ни зиждущего ритма, ни цельности; закон им отвратителен; к органичности их не влечет; к строительству они не способны; завершенность им недоступна. Дети хаоса, они тянут к вечному брожению и хаотическому распылению, – в бездну…