Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник) - стр. 20

Да звучит же наш Русский Колокол!..

С нами Господь нашего Китежа!!.

Грозная беда постигла человечество: оно растеряло свои святыни и расшатало духовные основы своего бытия. Его жизнь стала бесцельна; его творчество – бессмысленно; его благие силы стали скудны и немощны; его влечения – низменны и необузданны. И чем дальше идет время, тем более становится оно слабым в добре и сильным во зле. Есть ли предел этому падению и где он?

Это падение прекратится и этот предел установится; но не ранее, чем в сердцах возродится живое и глубокое чувство священного, – живая и подлинная религиозность. В душах иссякли благодатные источники богосозерцания; они должны вновь забить ключом. Современные люди как бы ослепли для Божиих лучей, пронизывающих мир; им предстоит вновь прозреть. Самодовольный и плоский рассудок восстал против живой тайны Божией; ему предстоит смириться и преобразиться в верующий разум. Божии лучи опять засияют человеку с очевидностью; но до этого и для этого ему предстоит очиститься в глубоких страданиях и унижениях… И из этой глубины он опять воззовет к своему Господу!

Человечество растеряло свои святыни. Они не исчезли и не перестали быть; они по-прежнему реальны. Но человек не видит их, не испытывает их, не трепещет и не ликует от духовного прикосновения к ним, не загорается и не горит, не любит их и не рвется к ним, не борется за них и не ищет их осуществления. То, к чему тянется масса современного человечества – то не священно; а мимо священного она проходит – равнодушная и безразличная, или же буйствующая и кощунствующая. И судьба ее в том, что те, кто сегодня равнодушны, – завтра будут враждебно буйствовать; а те, кто вчера были безразличны, – сегодня уже изрыгают хулу…

В горнем плане реально все по-прежнему. Свят и дивен Господь и в небесах, и в Сыне Своем, и в веянии Своего Духа, и в таинствах благодати, и в тайнах созданного мира. По-прежнему все насыщено священною значительностью. По-прежнему славит Творца – и величие гор, и взволнованное море; и мертвый кристалл, и тайна живого организма; и безошибочность инстинкта, и благоговейно вопрошающая мысль; и пение птиц, и закатные лучи, и молчание ночи. По-прежнему нам дается более, чем мы умеем взять, и прощается более, чем мы этого сто им.

Но с каждым поколением становится все больше и больше людей, которые не живут в горнем плане, не видят его, не знают о нем, и не знают вообще, что он есть. Мир, который они видят, – веществен и случаен; мысли, которые они накапливают о нем, – плоски и мертвящи; чувства, которыми они обращаются к нему, – мелки и похотливы; цели, которые они себе ставят, – коротки и себялюбивы. И вся жизнь их – безблагодатна, безыдейна и бескрыла. И сами они – остаются игралищем собственных страстей и чужих влияний. Они лишены хребта, но не лишены жадного напора. И если их еще сдерживает страх, то идея давно уже не ведет их. Ими правит не дух, а вожделение. Каждый из них имеет «существование», но редко кто из них причастен благодатному бытию и выстраданной, священной, богодарованной силе.

По силам ли им соблазны разнузданных страстей, прикрытых окаменевшим безбожием? Какие священные начала они могут противопоставить пафосу отрицания? Никаких. Священное открывается только духовному оку; оно не открывается ни телесным ощущениям, ни рассудку, ни животным чувствам, ни пустопорожней воле. Что может возразить нигилисту тот, кто не испытывает и не знает ничего священного?