Русский флаг - стр. 69
«…Я вчера, вероятно, показалась Вам вздорной и капризной. Не пожимайте плечами – это так. И записку мою Вы осудите, посмеявшись в душе надо мной. Но Вы можете вдруг уехать, не повидав меня. А мне нужно Вас увидеть, нужно спросить об одном важном предмете.
Маша».
Зарудный бережно сложил письмо, спрятал его в карман и, вполголоса напевая шутливую песенку, зашагал вниз по тропинке.
III
Дом Трапезникова стоял на краю поселка, у подножья Никольской горы, и мало чем отличался от темных лачуг обывателей. Единственная примета, по которой можно было узнать жилище почтмейстера, – желтый почтовый ящик, висящий у входа. Крыша из длинной камчатской травы замшела и кое-где провалилась.
На окраине поселка обычно тихо и безлюдно. Изредка здесь проходили сменявшиеся караулы порохового погреба. Они шли в порт мимо окраинных домиков, сквозь заросли диких роз, жимолости, по полянам, покрытым густой травой. Но теперь наступили «почтовые дни», и дом почтмейстера стал местом паломничества многих жителей Петропавловска.
Диодор Хрисанфович Трапезников редко появлялся в городе, теперь же он расхаживал у казенных построек и подолгу простаивал в порту, устремив свой взор на суда, как бы решая, можно ли доверить утлому транспорту драгоценный почтовый груз. Он уже не ходил, по своему обыкновению, с низко опущенной головой, шаря глазами по земле, как человек, что-то потерявший, а шествовал с горделивой осанкой, в фиолетовой шляпе, покрытой сальными пятнами.
В часы, когда Диодор Хрисанфович прогуливался в порту, размышляя над реформами почтового дела в России, его помощник Трумберг прекращал прием писем и вел душеспасительные разговоры с экономкой Трапезникова, тучной Августиной, которую многие считали сожительницей почтмейстера. Разговор шел преимущественно о догматах лютеранской церкви, о немецкой кухне, архитектурных красотах Ревеля и велся с помощью междометий и восторженных восклицаний.
Никто не знал, когда уйдут «Оливуца» и транспорт – это могло случиться в любой день, – но то, что с ними отправится почта, было известно всем, и контора Трапезникова стала средоточием общего интереса.
Диодор Хрисанфович стоял у порога собственного дома, когда Зарудный пришел к нему с частными письмами в Ялуторовск и Иркутск. Почтмейстер переругивался с женщинами – солдатскими вдовами, хлопотавшими о пенсии, и двумя нижними чинами из портовой команды. Протянув правую руку с грязным указательным пальцем, он цедил сквозь зубы:
– В ящик! В ящик, канальи!
Пререкания эти шли, видимо, давно. Одна из женщин успела поплакать и теперь, всхлипывая, вздыхала так глубоко, что Трапезников с опаской косился на нее.
– Видишь ты, – начал один из солдат, – ящик твой шибко большой, там письму недолго и потеряться, а мы…
Он не успел договорить, как почтмейстер взревел:
– Не смей тыкать, я тебе не ровня! – Потом хмыкнул носом и строго спросил: – Вы что же, недовольны порядком, установленным правительством?
– Не-е-е, – торопливо заговорил солдат, – мы не супротив порядка. Однако просим из рук взять письма, как прежде брали… Чтоб в книгу аккурат записали…
– Бросай в ящик, успеем записать.
– А ты прежде запиши.
– Порядка такого нет, дубина этакая! Инструкция запрещает.
– Мы инструкции не касаемые, – заголосила пожилая баба, – мы приватные, ба-а-рин… Возьми письмо Христа ради. Последний целковый отдала…