Русский диверсант - стр. 15
В разговоре не раз упоминалось имя Рейнхарда Гелена. Как нетрудно было понять, оберст Гелен способствовал их переводу непосредственно под его подчинение и покровительство.
– Георгий! – тряс хмельной головой Зимин. – Тут такое дело завернулось! Хорошо, что мы встретились. Вид у тебя слегка потрёпанный, ну да ничего. С сегодняшнего дня я ставлю тебя на своё довольствие. Откормлю, подлечу. Есть свои люди в госпитале. У нас здесь, в Смоленске, везде теперь есть свои люди.
– Хорошо вы тут устроились, – суховато усмехнулся Радовский, и все сидевшие за столом, несмотря на изрядную степень опьянения, насторожились.
– Ты что-нибудь слышал о Русском освободительном комитете? – Зимин сделал предупреждающий жест рукой и посмотрел на Сиверса и Штрик-Штрикфельда. – Господа, за Георгия Алексеевича Радовского я ручаюсь головой.
Они снова выпили. Теперь – за Русскую освободительную армию. Коньяк развязал языки, и вот уже разговор потёк вольнее, свободнее.
– Если в ставке фюрера в самое ближайшее время не возобладает здравый ум и если немецкие генералы не поймут наконец, что сил ни вермахта, ни потенциала Германии, ни даже объединённой под немецкими штыками Европы недостаточно даже для взятия Москвы, то крах, господа, наступит гораздо раньше. Я думаю, уже следующей зимой. Большевики будут атаковать зимой. Зимой это у них лучше получается. После декабря и января они это себе крепко усвоили.
– Да, пожалуй, – заметил кто-то, – французов тоже зимой гнали.
Эта параллель несколько смутила остальных. Но вскоре разговор продолжился с прежним жаром.
– Подбросят ещё несколько десятков свежих дивизий, насытят линию фронта тяжёлой техникой и вооружением… А так называемые партизанские бесчинства?
– Об этом, господа, нам, пожалуй, лучше расскажет Георгий Алексеевич. – Сиверс внимательно посмотрел на Радовского, сделал едва заметный поклон. – Вы, как я понял из рассказа Вадима Дмитриевича, были ранены в районе Дорогобужа при ликвидации партизанских баз. Вот и поделитесь своими наблюдениями, что же происходит в лесах по нашу сторону фронта?
– Фраза «партизанские бесчинства» – это блеф не желающих видеть правду, – сказал Радовский, поправляя приставленную к стулу резную ореховую трость, сделанную ему в госпитале одним из пленных красноармейцев и служившую вместо костыля, – нога ещё побаливала, и при ходьбе он быстро уставал. – Всё гораздо серьёзнее, господа… Нужно говорить не о беспорядках на территориях, занятых германской армией, а о сопротивлении. Да-д, о сопротивлении. И это сопротивление, хотелось бы нам этого или нет, всё отчётливее приобретает черты и масштабы народной войны. И если понять, что Россия – это не Франция и не Польша, то можно предположить, во что это может вылиться.
Штрик-Штрикфельд напрягся. Сиверс снова вежливо кивнул. Очевидно, то, о чём сейчас говорил Радовский, каким-то образом ложилось на их разногласия.
– И сил полиции, и немецкой, и нашей, здесь недостаточно. Потому что никакими силами эту стихию уже, кажется, невозможно удержать в рамках так называемого нового порядка. Вы, должно быть, знаете, сколько штатных дивизий, в том числе и танковых, штабу Клюге пришлось снять с передовой и перебросить под Вязьму и Дорогобуж. Сопротивление будет разрастаться по принципу снежного кома. Но самое неприятное – это то, что стихия народного возмущения против бесчинств германских солдат постепенно принимает черты, я бы сказал, политического движения сопротивления.