Русские на рубеже эпох - стр. 25
Ксенофонтов вдруг с уверенностью почувствовал, что неудачи, преследовавшие его в последние годы, скоро отступят, и начнётся какой-то иной период в его жизни. Период подъёма. И не только в его, но и в жизни всей страны. Появились и уже прочно вошли в обиход новые принципы устройства общества, быстро меняются отношения между людьми. Открыты двери в западное общество, и Россия приняла в себя потоки зарубежных теорий лидерства, жизненного успеха, зарабатывания денег и новых технологий. Чем-то грандиозным, манящим и тревожным наполнена перспектива. Что из этого получится? К чему приведёт страну эта «прививка»? Но, определённо, у Ксенофонтова есть силы и желание идти вперёд. А в прошлом у Димитрия остались чуть более чем тридцать лет жизни с их радостями и потерями, ошибками, напрасными мечтаниями и находками. Димитрий более всего хотел не совершать прежних ошибок и забрать с собой в дальнейший жизненный путь образы умерших родных и воспоминания о тихих детских радостях. Он положит их в тайник своей души как некрадомое сокровище, и понесёт по жизни дальше.
– Здравствуйте, Нина Львовна!
С друзьями на море Димитрий не поехал. Решил перед новой работой съездить на могилку к Лене. Остановился в гостинице. Когда шёл по аллее, ещё издалека увидел, стоящую почти неподвижно, сухонькую фигурку.
– Димитрий? – обернулась женщина.
– Я.
– Не ожидала.
– Почему?
– Уже несколько лет прошло. И брак у вас был короткий…
– Действительно, короткий.
– Жаль внуков вы мне не родили. Сейчас бы нянчилась…
– Это папа её рядом?
– Да. Ты женился?
– Нет.
– Чем занимаешься?
– Работаю.
– По специальности?
– Нет.
– А я в детдом работать устроилась. Своих нет – чужих буду нянчить!
– Деда вашего реабилитировали?
– Помнишь? Реабилитировали! Вот Лена бы радовалась… – Нина Львовна заплакала. – Она у меня такая скромная была, никому ничего плохого не сделала. Как же так?!
На могилке у Лены крест, как и положено по православной традиции. Небольшой, аккуратный. Из мрамора. «Наверно, Нина Львовна деньги занимала, чтобы поставить, – подумал Димитрий, – надо вложиться! А вот на наших могилках крестов нет. Только звёздочки красноармейские, символизирующие, что оба деда войну прошли».
– Не знаю… Вот вы говорите, не долго мы с ней прожили… А она много для меня значила, и сейчас значит. На важные вещи мне открыла глаза. Может быть, меня так уже никто не будет любить…
– Жениться тебе надо! Как мать говорю!
– Часто слышу!
– Вот, люди зря не скажут…
– Моя часть за памятник, – Димитрий отсчитал несколько стодолларовых купюр.
– Не надо, – отодвинула руку Нина Львовна.
– Нет уж, возьмите!
– Ладно, давай. Когда ещё приедешь?! А я за могилкой буду ухаживать. Больше никого у неё нет.
Они постояли молча ещё минут пять. Смотрели на фотографию светленькой, улыбающейся молодой женщины. С виду совсем ещё девочки.
– Она как северное сияние! Жаль, что я так ни разу её не назвал при жизни… Важное часто понимаешь лишь потом…
В поезде, лёжа на верхней полке плацкарта, Димитрий снова и снова вспоминал свою жизнь. В его мироощущении появилось что-то новое. Как будто схлынули с души излишний романтизм и мистицизм, постоянное стремление быть необычным, выделяющимся из толпы, заслуживающим какой-то особой роли. Мучающие, изводящие чувства. Ксенофонтов понял, что слепое и необдуманное следование идеям, которые он почерпнул из книжки «Мастер и Маргарита», во многом, и завело его в жизненный тупик. А ведь мать тогда привезла ему из какой-то туристической поездки Библию. Но он лишь несколько раз открыл её. Он последовал совету монаха, прочитал богословский анализ булгаковского романа. Прочитал Евангелие. Понял, что Булгаков, с точки зрения православия, исказил образ Христа, сделал силою своего таланта привлекательными падшего ангела и его свиту, давно известные страсти и человеческие грехи. Но это его, Булгакова, ответственность. А у Димитрия своя. Нельзя же обвинять книгу.