Русские апостолы. роман - стр. 64
– Может, и так, – отвечаю, – но разве ты не слышал: не испытывай Господа твоего?
– Ну хорошо, хорошо, дорогой мой, – соглашается он тоном утомленного пустым спором мудреца, – что же нам толковать о вещах, которые могут оказаться лишь плодом нашего воображения! А тем более, в них верить…
И правда, может быть, я начинаю бредить? Может быть, он сам и всё, что сейчас происходило со мной, лишь плод моего воображения? Что настоящее? Мои чувства мимолетны. Что есть истина? Что реально?.. Так уж это важно? Я ищу Благодать. Без благодатного чувства всё в человеке, и вокруг него, мертво, как этот бесчувственный камень…
Тогда говорю ему:
– Отойди, сатана!
И он тут же исчезает.
Я снова дома. У соседей свадьба, собралась вся улица, мы, конечно, тоже пришли. Праздник в самом разгаре, когда неожиданно кончается вино. За столами неловкое замешательство. Гости разочаровано переглядываются, бедные хозяева так смущены, что готовы провалиться сквозь землю.
– Господи, – вдруг простодушно шепчет мне мама, – вино-то у них кончилось! – И смотрит умоляюще. Добрая душа, как будто ни секунды не сомневается, что я смогу и, конечно, сделаю так, чтобы праздник, особенно для жениха и невесты, не был испорчен.
Удивленно говорю ей одними губами:
– Что ты, ведь мое время еще не пришло!
Но она уже подзывает прислуживающих за столом и, кивая на меня, тихо, но твердо распоряжается:
– Просто сделайте, как он скажет!
Тогда я велю им пойти набрать в кувшины воды до краев и поставить на стол. Так они и поступают.
Один из гостей берет кувшин и делает глоток, и тут же изумленно ахает:
– Надо же! В жизни не пил такого прекрасного вина!
Вслед за ним и другие начинают пробовать и хвалить вино. Праздник продолжается. Мама опускает глаза и тихо улыбается неизъяснимому, только ей ведомому превращению. Раньше я был для нее «дитя мое», а теперь – «Господи, Господи». Кроме нее, никто не понимает, что происходит.
Как же я обожаю такие ясные денёчки! Такие теплые, летние!
Мне уже пять лет, и я могу бежать во весь дух – так что мир летит-несется мимо меня, словно стая испуганных птиц. Я бегу через огромный-преогромный луг, каким-то чудом уцелевший посреди душного города. Мелькают-сияют, словно рассыпанное солнце, бесчисленные одуванчики. Высоченная пожарная каланча упирается в небо. Сбоку пристроен маленький домик, где мы живем.
Сделав один-другой круг по лугу, с коленками и пятками, вызолоченными пыльцой желтых одуванчиков, я устремляюсь в башню и одним духом взбегаю на самый верх, где вцепляюсь руками в парапет, совершенно обессиленный, хватая ртом воздух.
На смотровой площадке, опершись локтями о перила, стоит мой папа. Он пожарный наблюдатель. У него густая борода, а на голове начищенный до красна бронзовый шлем. Его взгляд скользит вдоль горизонта в поиске возможных пожаров. Слава Богу, пожаров у нас вовсе не случается.
На башне у отца всегда при себе Библия, громадная, как ящик от комода, и он вслух читает по ней. «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…» произносит с необычайной внятностью и серьезностью, и я думаю, что так оно и есть: это он читает про нас – про себя самого и про меня. Это я могу понять. Я сразу вспоминаю церковный потолок в картинах, на которых изображен мой отец – бородатый Господь Бог Саваоф, сидящий на облаке. У его ног – целый мир. Даже птицы. Выше только небеса. Они выше, даже если взобраться на нашу, самую высокую башню… Но вот что такое «…Святаго Духа»? Не понимаю. Спрашиваю об этом папу. У него есть ответы на все вопросы.