РУССКАЯ ЖЕНА - стр. 8
Так как маме больше ничего не надо было доказывать, она ударилась в еще больший разгул, меняя мужчин чуть ли не каждый день. По какой-то совершенно необъяснимой причине она делала это совершенно открыто, я бы сказала, даже демонстративно и вызывающе. Эта демонстративность постепенно вылилась в такое бесстыдство, что соседей по квартире, у которых тоже были дети, начал возмущать этот полный и неприкрытый разврат. Они не стеснялись заявить свой протест прямо в лицо разгульной соседки, обзывая ее при этом всевозможными нецензурными словами. Мама не молчала в ответ и всегда с готовностью подхватывала вызов, бросая фразы, услышанные в каком-то дешевом спектакле, которые она любила посещать: «Я совершенно свободная женщина и могу делать всё, что я хочу! А вы мещане и обыватели, и никогда не поймёте, что такое настоящая любовь!»
Уходя на очередную охоту за любовником, мама обычно считала своим долгом заглянуть в нашу комнату – всегда весёлая, счастливая, нарядная, с уложенными перманентом волосами, ярко накрашенными бровями и губами, и непременно надушенная. Она пользовалась таким количеством духов, что после ее минутного пребывания запах в комнате оставался на целый вечер. Этот удушающий запах дешевых парфюмов запомнился мне надолго, и с тех пор я просто возненавидела духи.
Мама всегда весело сообщала, куда она идет – обычно это было кино, концерт или лекция, – и затем беззаботно исчезала в отвратительном шлейфе духов. Возвращалась она очень поздно, когда я уже была в постели. И еще долго за полночь мне мешали уснуть ее громкий, счастливый хохот и низкий баритон ее очередного спутника. Утром она обычно провожала его до входной двери – для этого она должна была пройти по длинному коридору, затем через общую кухню, где соседи готовили в это время завтрак. Она гордо шла впереди мужчины, мимо возмущенных соседей, и во весь голос пела свою любимую оперную арию, что-то вроде «Сердце красавицы…» Зрелище было таким абсурдным, постыдным и трагикомичным, что мне хотелось провалиться сквозь половицы паркета на нижние этажи и очутиться где-то в тёмном подвале.
Однажды вечером мне было особенно одиноко, и меня потянуло к двери маминой комнаты. По её счастливому смеху я сразу поняла, что она была не одна. Я тихо стояла у запертой двери – за ней была моя мама, которая не хотела быть моей мамой. Вместо этого она предпочитала развлекать незнакомцев. Я нерешительно постучалась. Она долго не открывала, нетерпеливо спрашивая: «Что тебе надо?». Я ответила, что мне нужна какая-то книга, и продолжала стоять в ожидании, пока не услышала поворот ключа в замке. Дверь открылась, и на пороге тёмной комнаты я увидела обнаженную фигуру – мама даже не удосужилась накинуть на себя халат, и это полное бесстыдство опять обожгло меня, как горячим кипятком. Она сунула мне в руку книгу и быстро закрыла дверь, а я продолжала стоять перед закрытой дверью, с глупой книгой в руках.
В тот день я похоронила последнюю надежду на нормальные отношения с матерью. В свои девять лет я приняла безоговорочное решение, что никогда не буду такой, как она. Мало того, она стала для меня такой неприятной, что каждый раз, когда она пыталась дотронуться до меня или даже обнять, я отстранялась или брезгливо отдёргивала руку. Я не чувствовала ничего, кроме омерзения и отвращения, как будто боялась, что она может запачкать и меня… Мне всегда было грустно, что у всех детей есть мамы, и у них есть такая обольстительная возможность получать родительскую ласку, любовь и заботу. Я даже мечтала, чтобы меня отдали в детский дом, чтобы кто-нибудь меня смог удочерить. И тогда у меня тоже были бы нормальные родители, как у всех…