Русская модель управления - стр. 48
«У русских футуристов существовало совершенно маниакальное предубеждение, что нельзя создать ничего нового, не убрав с дороги старое. Чтоб свободно творить, им нужна была Сахара вместо культуры. Эта мания с ниспровержением кумиров отнюдь не была невинной. По признанию современников, Малевич входил в группу специалистов, предлагавших уничтожить Кремль, собор Василия Блаженного и Большой театр как окончательно устаревшие здания. «Я живу в огромном городе Москве, – писал Малевич в 1918 году, – жду ее перевоплощения, всегда радуюсь, когда убирают какой-нибудь особнячок, живший еще при алексеевских временах»" [172].
А уж какие формы приобретала борьба в России научных школ, когда одно направление полностью истребляло другое (при Сталине – физически). Какую пустыню Лысенко оставил после себя в биологии! Да почти в любой науке после жестокой взаимной войны была объявлена единственно верной какая-то одна школа, остальные преследовались.
Те же тенденции прослеживались и в литературе, и в музыке, и в живописи. И сейчас художники (по крайней мере в столице и крупных городах) не могут существовать, не участвуя в борьбе группировок и школ. «В выставочном зале МОСХа на Кузнецком мосту открылась ежегодная выставка молодых художников… Работы разбрелись по большому залу, как по избе, по четырем углам… Это – четыре всегда противостоящие друг другу московские школы живописи и рисунка, сходящиеся только на ристалищах летних выставок. Схватки командные – бьются не личности молодых художников, не их индивидуальные взгляды, а техники или приемы, принятые в каждой из школ» [173]. Почему?
Конечно, во всем мире были неформальные творческие объединения, и естественным образом не могли не существовать научные школы, потому что если есть научный руководитель, то у него есть ученики, которые разделяют его взгляды. Но сам характер деятельности этих школ в живописи, литературе, театре не был столь агрессивен, как в России. На Западе они были нацелены на то, чтобы с помощью своих коллег по научной или живописной школе, по театральной труппе завоевать большую долю рынка, поднять тираж издания, привлечь больше зрителей и, таким образом, захватить этот рынок, постепенно вытесняя конкурентов на периферию.
В России же подобные школы и направления поступали иначе. Они не были озабочены захватом рынка через свободную конкуренцию, не провозглашали: «Пусть все зрители придут к нам, а не к конкурентам, потому что мы лучше играем, лучше снимаем, лучше ставим фильмы и спектакли; пусть читают наши журналы, а не журналы конкурентов, потому что наши журналы убедительнее доказывают нашу точку зрения, пусть читают наши романы и поэмы, потому что они лучше написаны». Научные, художественные и литературные школы с самого начала были настроены на то, чтобы задавить конкурента, создать у публики и государства уверенность в лженаучности и злонамеренном убожестве всех остальных.
Новая театральная школа не просто борется за существование, она доказывает, что всякий нормальный человек может ходить только на спектакли этой театральной школы. А все остальные – закрыть и запретить. Научные школы претендуют на ликвидацию враждебных исследовательских институтов, враждебных кафедр, закрытие научных журналов и передачу им, победителям, денег на издание новых журналов. В литературе – постоянное избиение враждебных группировок на журнальных страницах и в устных выступлениях как норма литературной жизни.