Русская княжна Мария. Рукопись Платона - стр. 34
– Однако, я вижу, лавры прославленного родственника не дают тебе покоя, – вклинившись в поток его болтовни, заметил Огинский и в подтверждение своих слов кивнул в сторону эскизной папки, что стояла у дальней стены.
– Чепуха, – сказал Хесс. Понятовский налил ему вина, он благодарно кивнул и надолго припал к бокалу, глотая так жадно и гулко, будто вернулся из пустыни. – Пустяк, – продолжал он, утирая салфеткою пухлые красные губы и ловко поддевая на вилку мускулистую индюшачью ногу. – Какие там лавры! Я когда-то обучался рисованию, вот мой кузен и попросил меня сделать для него кое-какие наброски. Он рассчитывает получить от русского правительства большой заказ. Вот и готовится заранее – делает эскизы, зарисовки местности. Работы много, так отчего бы мне ему не помочь?
– Как это любопытно! – с энтузиазмом воскликнул Понятовский. – Какая честь для меня! Я никогда не видел настоящего живописца, если не считать того, который малевал вывеску для постоялого двора.
Вацлав вспомнил вывеску, и его слегка передернуло. Он поспешно отпил из своего бокала, с интересом натуралиста наблюдая за тем, как Хесс обгладывает индюшку.
– В самом деле, любопытно, – сказал он. – Честно говоря, я как-то не ожидал увидеть тебя в роли художника. Ведь ты, помнится, обучался в иезуитском коллегиуме и мечтал сделаться кардиналом!
– Пфуй! – пренебрежительно фыркнул Хесс. – Ну, сам посуди, какой из меня кардинал? Где ты видел кардинала-немца?
– Так ведь немцы обыкновенно лютеране, – заметил Вацлав, доставая портсигар.
– Вот именно, лютеране, один я – белая ворона. Я ни о чем не жалею, Огинский, но, согласись, начинать карьеру, не имея никакой надежды продвинуться далее какого-нибудь захолустного прихода, было бы попросту неразумно. Служить Господу можно по-разному. К тому же я вовремя понял, что слишком люблю мирские удовольствия. Поздравляю вас, герр Станислав, – обратился он к Понятовскому, – вам повезло с поваром, а ваше вино заслуживает отдельного разговора. Да что там разговора – поэмы! М-м-м!.. – промычал он, залпом осушая наполненный радушным хозяином бокал. – Видите? Ну, какой из меня кардинал?
– Да уж, – сказал Вацлав. – Но, помнится, когда я говорил тебе то же самое в Кракове, ты заявил, что я ничего не понимаю и что служение Господу – твое призвание.
– Ты был прав, а я ошибался, – легко признал Хесс. – Это свойственно человеку, и я где-то слышал, что главное – уметь признавать свои ошибки и вовремя их исправлять.
Вацлав нагнулся к свече и раскурил сигару, с интересом разглядывая Хесса. Да, он и впрямь почти не изменился, только возле губ виднелись едва заметные жесткие складочки, которых раньше не было, да что-то новое появилось в глазах – непонятно, что именно. Впрочем, за четыре года утекло много воды, и Огинский подозревал, что сам изменился гораздо больше, чем Хесс.
– Но ты не ответил на мой вопрос, – не переставая жевать, проговорил немец. – Каким ветром тебя занесло в эти края? Путешествуешь? Я слышал, ты был на военной службе и даже как будто воевал на стороне победителя. Майн готт! Вот это и есть самое важное – уметь выбирать нужную сторону. Одни выбирают умом, другие – сердцем, но выбор – всегда выбор, какой бы орган ни участвовал в принятии решения, хоть селезенка... Вы согласны со мной, герр Понятовский? Я так и думал, благодарю вас... Вот я и говорю, друг мой, что тебе повезло сделать правильный выбор.