Русская готика - стр. 8

– В этой одежде ты извозюкаешься. Сейчас переодену, – сказала она. «Твои выходки мне надоели!» – об этом говорил ее взгляд.

– Ну мама!

– Две минуты потерпи.

Возражать ей было бесполезно. Мать достала потрепанные сандалии, старые носки, штанишки и рубашку, словно специально хранила все это на случай, если сын вздумает изображать взрослого. Олег не смотрел на нее, его взгляд был направлен в окно, на отца, стоящего возле сарая. Он курил и смотрел на стену. Неизвестно, о чем были его мысли. Вчера вечером они с матерью здорово поругались, а потом Олег слышал, как всю ночь скрипела кровать. Ему представлялось, что они прыгают на панцирной сетке. Сквозь сон Олег улавливал, как вскрикивает мать, и думал: иногда взрослые ведут себя ненормально.

– Иди, – сказала мать.

Олег помчался на кухню, встал на колени на стул и потянулся к полке с кисточками. Он взял все три. Две больших и широких и одну узкую. Кисти были новыми, мягкими. Жестяные ободки на них ярко блестели.

Отец погладил его по голове, и Олег раздулся от гордости. Он знал, что мать смотрит на него из окна. Гораздо позже Олег понял, что она ревновала, и каждый такой жест мужа, по ее мнению, делал расстояние между ней и ребенком все больше. Мать ничего не забыла, наверное, до самой своей смерти. Олег никому об этом не рассказывал, даже тете Ирине.

В тот день они вдвоем одолели целую стену. Отец отлил краску в большую пустую жестянку из-под селедки и показал Олегу, как пользоваться маленькой кисточкой. Некоторое время отцова рука водила его рукой, но потом отец сказал, чтобы Олег работал самостоятельно. Он и работал, сидя на корточках и водя кистью вверх и вниз, снимая потеки. Не забывал и возвращаться к тому, что сделано, и следить за непрокрашенными участками. Олег поглядывал на отца в ожидании одобрения, но тот был погружен в свои мысли; похвалил он его только однажды – и этого хватило, чтобы мальчик ощутил себя счастливым. Отец сказал, что все правильно. Через час появилась мать.

– Собираетесь сделать перерыв? Я пожарила картошку.

Олег не хотел отрываться, но отец предложил сделать перерыв, и он, конечно, согласился. При этом уловил кислый и ядовитый взгляд матери. В шесть лет не очень понимаешь, что означают такие гримасы. Проглотив свою порцию картошки с луком и кусками мяса, Олег снова выбежал во двор и устремился к сараю; рядом с краской бродил их черно-белый кот Лобзик, награжденный этой собачьей кличкой в честь пса, который был у отца в детстве. Олег отогнал Лобзика ногой. Кот зашипел. Жить ему оставалось недолго.

Уходя спать в свою комнату, Олег стал свидетелем сцены между отцом и матерью. Основная часть осталась для него за кадром, но мальчик успел заметить, как мать влепила отцу пощечину. Звук получился громкий. Отец стоял, потирая щеку. Олег помнил, как закрыл дверь и в сумерках пошел к кровати; он ткнулся в ее край животом, ничего не видя от слез, и ждал продолжения. За стеной протопали отцовские ноги, и хлопнула входная дверь.

Он плакал и сейчас, не понимая, что с ним случилось.

с чувством, что его затягивает в водоворот, он ничего не мог поделать, и каждый раз, когда мать говорила что-то отцу, стараясь, что ее не услышали, у него все внутри обрывалось. Может быть, виной тому вопросы, которые он задавал? Но что же плохого он спрашивал? Когда умер отец, Олег считал, что это его вина