Размер шрифта
-
+

Русская елка. История, мифология, литература - стр. 25

].

Иллюстрация неизвестного художника к книге А. М. Дараган «Елка. Подарок на Рождество». СПб.: Тип. Journalde, 1846


В начале января 1842 года жена А. И. Герцена в письме к подруге описывает, как в их доме устраивалась елка для ее двухлетнего сына Саши. Это один из нечастых письменно зафиксированных в это время рассказов об устройстве елки в русском доме: «Весь декабрь я занималась приготовлением елки для Саши. Для него и для меня это было в первый раз: я более его радовалась ожиданиям. Удивляюсь, как детски я заботилась…» В память об этой первой елке Саши Герцена неизвестным художником была сделана акварель «Саша Герцен у рождественской елки», которая хранится в Музее Герцена в Москве. На ней мальчик, сидящий у няни на руках, смотрит на елку, установленную на столе. На обороте рукою Герцена написано: «1841. Декабря 29. Новгород» [95: 605–606].

Первое время в русской среде елка по преимуществу устраивалась в домах петербургской знати. Остальное население столицы до поры до времени относилось к ней либо равнодушно, либо вообще не знало о существовании такого обычая. Однако мало-помалу рождественское дерево завоевывало и другие социальные слои Петербурга. И вдруг в середине 1840‐х годов произошел взрыв – «немецкое обыкновение» начинает стремительно распространяться. Петербург был буквально охвачен «елочным ажиотажем»: о елке заговорили в печати, началась продажа елок перед Рождеством, ее стали устраивать во многих домах. Обычай вошел в моду, и уже к концу 1840‐х годов рождественское дерево становится в столице хорошо знакомым и привычным предметом рождественского интерьера. И. И. Панаев иронизировал по этому поводу:

В Петербурге все помешаны на елках. Начиная от бедной комнаты чиновника до великолепного салона, везде в Петербурге горят, блестят, светятся и мерцают елки в рождественские вечера. Без елки теперь существовать нельзя. Что и за праздник, коли не было елки?» [319: 91].

Этот внезапный взрыв интереса к елке и страстного увлечения ею вызывает удивление. Что же произошло на протяжении 1840‐х годов? Думается, что столь стремительный рост популярности немецкого обычая объясняется несколькими причинами.

Прежде всего в основе лежало стремление подражать Западу. Начиная с 1820‐х годов и далее на протяжении двух десятилетий русские увлекались немецкой литературой и философией. Отсюда и интерес к немецким обычаям, в частности – рождественскому дереву, что подкреплялось популярностью произведений немецких писателей, и прежде всего Гофмана, «елочные» тексты которого «Щелкунчик и Мышиный король» (1816) и «Повелитель блох» (1822) были хорошо известны русскому читателю. Эти произведения печатались к Рождеству отдельными изданиями, предлагая детям праздничное чтение, тем самым способствуя усвоению обычая рождественской елки, в то время как иллюстрации помогали закреплению ее зрительного образа. Герой повести Гофмана «Повелитель блох» Перегринус Тис каждый сочельник устраивает у себя в доме елку, готовит сам себе подарки, с нетерпением ожидает встречи с ней; он, как ребенок, радуется и елке, и подаркам, а затем относит их детям из бедных семей [106: 356–358].


Иллюстрация к сказке «Щелкун орехов и царек мышей» в книге «Подарок на Новый год. Две сказки Гофмана для больших и маленьких детей». СПб.: тип. А. Сычева, 1840

Страница 25