Русская Америка. Слава и боль русской истории - стр. 73
Кроме сих, имеет компания самую ж надобность в судостроительном мастере искусном… боцмане и якорном мастере, все ж они необходимо нужны компании… более в Америке, где и завестися должна компанейская верфь…», и т. д.
Отмечая, что «сии обстоятельства… для казны крайне нужныя… и новыми открытиями неизвестных ещё островов казне прибыток необходимыя», Пиль «имел смелость повергнуть» их «в прозорливое благоразсмотрение Правительствующего сената…».
Шелихов, как видим, окончательно вырабатывался в ведущую, крупнейшую системную фигуру на Тихом океане и в Русской Америке, опирающуюся на трёх «китов»: 1) устойчивое финансовое положение; 2) огромный накопленный опыт, знание местных условий и людей; 3) возрастающую государственную поддержку.
При его энергии был более чем возможен быстрый качественный русский рывок в обеспечении интересов России не только в северной части Тихого океана и в Северо-Западной Америке, но и существенно южнее – даже до Сандвичевых островов.
УВЫ, до нового царствования, когда он был бы, скорее всего, новым императором Павлом понят в полной мере, Шелихов не дожил. Он умер 20 июля (старого стиля) 1795 года, и умер всего-то сорока восьми лет от роду, в Иркутске, скоропостижно и неожиданно. Погребли его подле алтаря соборной церкви в иркутском Знаменском девичьем монастыре. На мраморном монументе, украшенном медным компасом, якорями, картами и шпагой, была высечена эпитафия Гавриила Романовича Державина:
На другой стороне – стихи поэта Ивана Ивановича Дмитриева:
Это была оценка сделанного, но Шелихов мог и был готов сделать уже в ближайшие годы ещё больше, и сделал бы! Когда-то Ломоносов мечтал:
К концу XVIII века ломоносовская мечта сбывалась, и – не в последнюю очередь трудами Шелихова. И вот человек, названный самим Державиным «Колумбом росским» – явно с отсылкой к Ломоносову, лежал под могильным камнем. Пора была горячая, пионерская, а многие планы и замыслы откладывались, а то и рушились.
Причём со смертью Шелихова получается настолько неясно, что к ней не мешает присмотреться внимательнее, основываясь, в частности, на сведениях декабриста барона Штейнгеля.
После декабря 1825 года интеллектуальный градус в Сибири быстро и зримо возрос за счёт того, что «во глубине сибирских руд» в немалом числе появились блестящие столичные умы, сосланные в Сибирь императором Николаем I. Был среди них и Штейнгель, который и до ссылки знал Восточную Сибирь хорошо, поскольку за двадцать лет до участия в восстании служил там.
Зная Сибирь и Дальний Восток, Штейнгель был хорошо знаком и с историей Шелихова, а также с близкими к нему людьми. И от многолетнего сотрудника Григория Ивановича, занимавшегося его «американскими» делами в качестве правителя русских поселений «Северо-Восточной компании» (позднее – одного из директоров Российско-американской компании), Евстратия Ивановича Деларова, Штейнгель услыхал следующий, по его определению, «анекдот». Но пусть слово «анекдот» современного читателя не смущает – во времена Штейнгеля, Деларова и Пушкина им обозначался вполне реальный рассказ о каком-то приметном событии…