Русалка. Сборник страшных рассказов - стр. 5
Ася тем временем радостно щебетала обо всем на свете. Она рассказывала Полянскому о поездках в Петербург и Карловы Вары, о том, как на масленицу катались на санях и как красиво было зимнее предвечернее небо, о том, как в Рождество ударили такие морозы, что страшно было и носу на двор казать. Писатель слушал эту девичью трель и был очарован. Лицо Аси казалось ему невероятно красивым, а сама она какой-то светлой, простой и чистой. Быть может от того, что большую часть жизнь девушка провела в деревне, вдали от пышных столичных приемов и городских соблазнов. Ей были чужды ужимки и игривость, а то, что Полянский сперва принял за кокетство оказалось детским стремлением к общению. Конечно же здесь, в этой зеленой глуши, Асе было невыносимо скучно, и она страстно жаждала внимания. Писатель тоже немного рассказал о себе и своих литературных поисках. Упомянул он и том, что пишет сказку и погрузился сейчас в фольклор.
– Ах, как это увлекательно! – Ася неподдельно восхитилась, – и что же вы узнали от крестьян?
Полянский поведал девушке все что удалось выяснить о банниках, леших и водяных. Она искренне смеялась или округляла от удивления глаза, а писатель любовался этим милым и наивным еще созданием.
Они расстались под огромным вековым раскидистым дубом, не доходя до усадьбы. На прощание Ася попросила:
– Приходите завтра сюда в эти часы. Только не говорите никому что вы меня видели.
– Хорошо. Тогда до завтра. – ответил Полянский, поцеловал ей руку и долго еще глядел вслед удаляющейся хрупкой фигурке.
Вечером Николай сел описывать свое лесное приключение, однако мысли все время сбивались с темы и витали вокруг Аси. Полянский поймал себя на желании встретится с ней снова и как можно скорее. – Неужто влюбился? – спросил себя писатель. Ему, в его недолгие двадцать, случалось, конечно увлекаться, да только все это было не то и пустое. Ася. А может, ну их к черту эти сказки? Может, лучше снова взяться за роман. О любви, о чистой, непорочной и вечной. Господи боже, как дурак рассуждаю. В таком состоянии и писать то нельзя, выйдет что-то приторное – засмеют критики. Особенно потешится Ставров. Ставров был давним товарищем Полянского, однако никогда не упускал момента, чтобы уколоть Николая или как-то съехидничать в его сторону.
Было уже за полночь. Писатель настежь открыл окно, и комнату заполнил томный запах цветущего жасмина. Стрекотали сверчки, откуда-то из лесу доносилось уханье филина. Полянский высунулся по пояс и вдыхал аромат летней ночи. Внезапно, в густой темноте Николай различил стоящий возле деревьев мужской силуэт.
-Кто здесь? – крикнул он в сторону незнакомца, но тот не откликнулся и не пошевелился.
Писатель погасил свечу и снова стал всматриваться в незваного гостя. Тот стал медленно отходить назад, и когда человек вышел из тени деревьев под свет луны, Полянский заметил, что это пожилой мужчина в сером сюртуке с висящей на руке тростью. Черты его лица показались Николаю смутно знакомыми. А странный господин, тем временем удалялся все дальше и дальше, пока полностью не скрылся из виду.
-Кто бы это мог быть? – удивился писатель и с содроганием вспомнил рассказ тетки Евдокии о бродящем по окрестностям неупокоенном соседе. Ощутив всем телом какой-то животный ужас, Николай перекрестился, и не раздеваясь лег спать.