Русь на Мурмане - стр. 32

Какому-то свею удалось вырваться из тисков бойни. Он бежал наверх, карабкался, падал на четвереньки, цеплялся и опять бежал. Вдогонку пустился ратник в стеганом кафтане и шапке – некольчужный, бесшлемный, с одной только саблей. Узнав его, Феодорит порывисто бросился навстречу обоим.

Варяг-беглец выбился из сил и пал ничком меж кустов цветущего вереска. Преследователь, бежавший быстрее, как горный зверь, в несколько мгновений настиг его и занес для удара клинок.

– Стой, Митрофан! Не убивай!

Феодорит остановился поодаль, громко дыша. Затверделое лицо с тяжелым взором яснее ясного говорило: он готов безоружным броситься на мальчишку, если тот сделает неверное движение.

– Тебе что с того? – грубо крикнул отрок. – Убирайся, чернец. Это не твоя битва.

– Возьми его в плен. У него же нет оружия.

– Вон там его меч, – Митроха презрительно кивнул под гору, – обронил, когда скакал, как заяц.

Свей пошевелился и опасливо перевернулся набок. Увидев мальчишку, а сзади еще одного, сел и, торопясь, заговорил на своем каркающем языке. Тыкал пальцем в грудь, показывал на разгромленный стан, где затухало побоище, отвергающе тряс головой. Молил Митроху взглядом.

– Видишь, он говорит, что не хотел плыть сюда, – вольно перетолмачил инок.

– Тошно мне от твоей жалостливости, Федорка, – процедил Митроха. – Веревка есть? Принеси. Вязать его буду.

– Я быстро!

Феодорит заспешил к убежищу наверху.

Когда он вернулся, Митрофан стоял над мертвым телом и задумчиво обтирал саблю пуком травы. Горло варяга густо кровянело.

– Зачем? – Инок пятился, непонимающе глядя на труп. – Ты…

– Не кудахчи, Федорка. – Мальчишка зло сплюнул под ноги и обернулся к берегу. Резко выбросил вперед руку с клинком. – Смотри, это я сделал! Я прорвался через туман и скалы, чуть не сдохнув там. Я привел рать. Я отомстил за Хабара. А ты мне говоришь – зачем? Дядька Иван, сотенный голова, запретил мне вылезать с лодьи. Да что мне его слова? А тебя я вовсе ничем зову и ни во что кладу.

Он обошел кругом мертвеца и запрыгал по камням вниз.

Где-то еще добивали остатки свеев, но бой уже прогорел до дна. Ратники выносили своих раненых, сгоняли в одно место взятых в полон, подбирали оружие, рубили клинками уцелевшие свейские шатры.

Бешено стенали над лахтой чайки.

Кемская волостица кипела. Собирались разрозненные части рати. У пристаней, вдоль берегов, вокруг Лепострова, обтекаемого гремящей на порогах Кемью-рекой, копились карбасы, теснились двинские насады. Чистился, проверялся оружейный снаряд. В деле на Кузовах побывала лишь треть войска. Остальные, ревнуя, с особым тщанием отыскивали на своей оружейной оснастке, извлеченной из лодий, следы порчи – мало ли что могло завестись на металле от морского рассола. Кемским суровым бабам-поморкам и неохотливым на гульбу, но бойким девкам отбою не было от молодецкого задора, смехов и подходов.

Князь-воеводы толковали с корельскими мужиками-вожами, знавшими речные долгие пути как линии у себя на ладонях. Раскладывали на столах пергамены, чертили, водили пальцами, скребли в бородах, хмурились. Кореляков сменяли поморские люди, доставали из-за пазух свои рукописные мусоленные книжечки с записанными морскими ходами. Сыпали лопскими, корельскими и новгородскими именами берегов, губ, островов, наволоков, луд, салм и скал, которые звались тут пахтами. Рассуждали, где можно пересечь путь свеям, где отрезать их, где прижать к скалам или бросить на подводные корги. Слушали промысловых мужиков, неурочно прибежавших на лодьях-соймах и карбасах из становищ в Кандалакшской губе. Те жаловались на беспромыслицу из-за долгой непогоди, вязких туманов, взводней. Свеев никто не видал.