Русь на Мурмане - стр. 20
Рыбы в реке было так много, что Митроха видел шевеление ее массы под водой перед забором. В конце концов и карбас тяжело осел под грузом улова. Чернецы подплыли к берегу, и один выпрыгнул из лодки. Карбас поплыл вниз по течению, а высаженный монашек должен был топать пешком.
– Управимся на пороге, Феодорит! – махнули ему из карбаса.
К забору от села подплывали на веслах еще несколько карбасов с гомонящими женками. Все шуерецкие мужики разъехались на лето по становищам для морского промысла, оставив баб хозяевать на реке.
Чернец не торопился в путь. Он снял с головы скуфью, наклонился к воде и стал плескать в лицо. Погода стояла паркая, хоть солнце и пряталось за облачной пеленой. Митроха решил подойти.
– Ну и сколько тебе лет? – с вызовом спросил он.
– Шестнадцатый. – Монашек оглянулся, встал. – А что?
Митроха пожал плечами, выразив все свое пренебрежение. Он пристально смотрел на юного инока. Ему вспомнился серебряный складень от ростовской женки.
– Так это ты, что ли, Федька?
– До пострига был Федор, – удивился монашек. – А откуда тебе… – Он нацепил скуфью и вдруг изменился в лице. – Ты видел матушку?! Ты из Ростова?! Да? Скажи, тебе матушка про меня говорила? Говорила? Что она сказала? Простила ли меня?.. А отец?..
Сгоряча инок чуть не схватил Митроху за рубаху. Росту они и впрямь оказались почти одного, но чернец был хлипче телом.
– Да чего пристал. Не знаю я твою матку. На Соловецком острову монахи про тебя поминали.
– А. – Феодорит сник.
– Слышь! А ты зачем монах? – снизошел Митроха.
Инок не ответил.
– Ну и дурень. Эй, погоди! – Мальчишка нагнал чернеца, побредшего прочь. – У вас в скиту знают, куда подевались монахи из погоста на Варзуге-реке?
– А тебе на что?
– Те монахи могли знать об одном человеке. Он погиб от мурман. Это давно было.
– От мурман? Это было совсем давно, – подтвердил Феодорит.
– Теперь они снова пришли. Слыхал? Если мы их не отобьем, они могут и сюда приплыть. Пожгут вас и вырежут.
Монашек со странной отрешенностью взглянул на него.
– Может быть, старец Андроник что-нибудь слышал про твоего человека. Тебе надо поговорить с ним. Он пришел на Поморье даже раньше, чем преподобный Савватий, начальник всей Соловецкой обители. И встречал некоторых николо-корельских монахов, тех, что уцелели тогда.
– Да ну, – не поверил Митроха, – так долго не живут.
Он был к тому же разочарован, что не удалось напугать монашка.
– Старцу Андронику сто девять лет. Пойдем…
Три версты до скитского жилья промелькнули почти незаметно, если не считать избитых по камням ног и до крови искусанных комарами лиц. Перед избой-кельей Феодорит попросил Митроху подождать и скоро позвал.
Старец Андроник был не просто ветхим. На отрока он произвел впечатление ветхозаветного. Длинная, ниже веревочного пояса борода была совершенно бела, как сугроб после вьюги. Руки будто выделаны из тончайшего желтого пергамена. На лице не было места, свободного от глубоких складок. Брови мохнатели заиндевевшими кустами. Старик не вставал с низкого деревянного седалища. Казалось – если поднимется, то сейчас же рассыплется.
Но светлые очи из-под нависших век смотрели цепко.
– Я слышал о том человеке, – продребезжал старец. – Однако смутно. Он жил не в Корельском погосте, а в лопском сийте. Лопари живут родами. Один род – один сийт, погост по-нашему. Когда пришли норвецкие люди, он вышел к ним на берег и сражался. Он был воин. С ним был слуга, тоже погиб… Кто он тебе, отрок?