Рулетка еврейского квартала - стр. 36
А на выходе из отделения, светя фарами сквозь милицейский двор, в допотопной «Победе» ее ждал Гончарный собственной персоной.
Одесса. Волжский переулок. Час спустя.
– Инночка, девочка моя, передо мной, как перед богом, не крути! Ты даже представить себе не можешь, как серьезно дело! – Гончарный чуть не рвал на себе волосы, умоляя Ингу рассказать о произошедшем всю правду.
Инга и сама охотно бы доверилась Моисею Ираклиевичу, да было немного стыдно сообщать подробности ее пребывания у милицейских властей. А уж о том, чтобы поведать детали ее обмена с сержантом в пустой камере, вообще не могло идти речи. Да и зачем расстраивать Гончарного? Однако Инге определенно казалось, что подробности ее содержания под кратковременной стражей волнуют Патриарха менее всего. Что-то было не так. Что-то, чего она не знала. О том, как с испугу она сдала с потрохами Марика, не хотелось говорить из совестливых чувств. Не красил такой поступок Ингу. Но с другой стороны, Гончарный умница, он поймет, да и кто ему тот Марик? И Инга уступила мольбам Гончарного, стала рассказывать.
– Понимаешь, папочка, – так она всегда называла Моисея Ираклиевича, когда ластилась к нему с корыстной выгодой, – я же совершенно ничего не знала. А потом уже было поздно, когда мой дуралей эти «зеленые» домой притащил. Не в унитаз же их спускать? Да и засорился бы.
– Ох-охох! Лучше в унитаз! Лучше на растопку! А еще лучше ему в зад и в глотку их было затолкать до последней бумажки! Откуда? Что за деньги? – в десятый раз вопрошал Гончарный. – Ну, допустим, Зиновий, козел такой, их дал. Как к этому идиоту, Стендалю, могла приблудиться такая сумма?
Инга, раз уж решила, выложила все откровенно. И про свой донос Казачуку, и про слухи, которые дошли до Марика о человеке из Николаева. Про деньги из синагоги она говорила осторожно. Во-первых, щадила чувства Патриарха, которому вечно мерещились антисемитские происки, а во-вторых, это ведь были только слухи.
– Ничего не понимаю, если бы наши переводили такие суммы, я бы знал. Ты говоришь, это была только первая партия? – На секунду Гончарный задумался в тревоге, но тут его перебила другая мысль: – Инночка, но как ты могла? Зачем ты написала про посыльного из Николаева? И кто бы это мог быть? Неужто…? Нет, невероятно, не понимаю. Господь Авраама! Ты хоть представляешь, во что ты влезла?
Не дожидаясь от Инги ответа, Гончарный вдруг лихорадочно стал надевать свой куцый синий рабочий плащ и ринулся из квартиры вон. На ходу только крикнул Инге:
– Никуда не уходи! Ни-ни! Даже носа на улицу! – И за ним захлопнулась входная дверь. А через минуту под окнами взревел древний мотор его «Победы».
А Инга заснула от переживаний на диване. Квартира Гончарного теперь была для нее надежной, спасительной крепостью, где можно отдохнуть и затаиться. И в Моисея Ираклиевича она верила, что в обиду не даст и вытащит из любой беды. Но спать ей пришлось недолго – меньше чем через час Гончарный вернулся. Встрепанный, в мыле, с сумасшедшими глазами.
– Вставай, девочка моя, вставай. Быстренько, быстренько. И на вокзал. Поезд через сорок минут, еще билет нужно достать! – закричал Гончарный бессмыслицу прямо из крохотной прихожей.
– Куда? Зачем? Почему через сорок минут? – Инга со сна ничего не могла понять.