Руководство по истреблению вампиров от книжного клуба Южного округа - стр. 30

– Я очень… очень устал.

Патриция поняла, что он не собирается помочь ей подняться, и сама встала на ноги.

– Позвольте мне тут все убрать, – сказала она, пытаясь дотянуться до блюда. – Я чувствую себя такой идиоткой.

– Нет, – ответил племянник миссис Сэвидж. – Вам надо уйти.

Его трясло, голова дергалась вверх-вниз и из стороны в сторону.

– Это займет всего лишь минуту, – настаивала Патриция.

– Пожалуйста. Пожалуйста, просто идите домой. Оставьте меня в покое.

Он оттеснил ее за дверь спальни.

– Только возьму тряпку. Уверяю вас, не останется и следа, – уговаривала Патриция, пока он толкал ее дальше по коридору. – Я ужасно переживаю из-за того, что вломилась к вам, а мы даже не были друг другу представлены, но я ясно видела, что вы не дышали, а я была медсестрой – я и есть медсестра, – и я была абсолютно уверена, что вы больны, мне очень и очень неудобно.

Пока она все это говорила, он уже выпроводил ее в загроможденную переднюю, открыл входную дверь и стоял за нею, прищурившись, со слезящимися глазами, и она чувствовала, что он хочет, чтобы она немедленно ушла.

– Пожалуйста, – сказала она, уже держась за ручку москитной сетки. – Мне так жаль – я совсем не хотела вас так обеспокоить.

– Мне надо вернуться в постель, – сказал он, и его рука потихоньку подталкивала ее в спину. И вот она уже прошла через сетчатую дверь, оказалась на ярко освещенном солнцем крыльце, и входная дверь захлопнулась. Патриция очень надеялась, что никто не видел, как она проникла внутрь. Она бы просто умерла, если бы кто-нибудь узнал о ее глупом поступке.

Она повернулась и подпрыгнула от неожиданности, так как именно в этот момент во дворе показался нос темного седана. Сквозь блики солнца на ветровом стекле она увидела Франсин, женщину, которая помогала Энн Сэвидж по хозяйству. Франсин была пожилой, с лицом, похожим на печеное яблоко, и вряд ли кто еще в Олд-Вилладж взял бы ее на работу – слишком уж пакостный был у нее характер.

Глаза Франсин и Патриции встретились. Патриция помахала рукой в вялой имитации приветствия, затем, низко опустив голову, заспешила вверх по улице, перебирая в уме всех, кому Франсин могла бы рассказать об этой встрече.

Всю дорогу до дома Патриция вспоминала вкус губ племянника Энн Сэвидж: вкус растолченных в пыль специй, мягкой и одновременно шершавой кожи. От этих воспоминаний кровь закипела в жилах, но позже, исполнившись вины, она дважды почистила зубы и полоскала найденным в прихожей старым «Листерином» рот до тех пор, пока он не пропах искусственной мятой.

Весь остаток дня она провела в страхе, ожидая, что вот-вот придет кто-нибудь и спросит, что она делала в доме Энн Сэвидж. Она была в ужасе, что может столкнуться с Франсин в супермаркете. Она подпрыгивала при каждом телефонном звонке, думая, что это звонит Грейс – сообщить, что слышала о том, как Патриция делала искусственное дыхание спящему мужчине.

Но пришла ночь, и никто ничего не сказал, и, хотя она так и не смогла за ужином посмотреть Картеру в глаза, к моменту, как пришло время ложиться спать, она совсем забыла вкус губ племянника миссис Сэвидж.

На следующее утро, где-то между попытками сообразить, где в течение недели нужно высаживать, а где подхватывать Кори, и контролем за Блю, чтобы он готовился к государственному и местному экзаменам по истории, а не читал книгу об Адольфе Гитлере, вся история с Франсин совершенно вылетела у Патриции из головы.