Руководство для домработниц (сборник) - стр. 34
И еще кое-что мне нравилось – что теперь я могу к нему прикасаться. Обнимать его и мыть, стричь ему ногти и держать его за руку. Теперь я даже не обращала внимания, что он там себе болтает. Просто держала его за руку, а сама слушала, как Флорида и другие сиделки напевают и смеются, как орет в гостиной телевизор – показывают “Дни нашей жизни”[44]. Кормила его желе и слушала, как Джон читает отрывки из Второзакония. Никак не возьму в толк, почему очень многие полуграмотные люди подолгу читают Библию. Трудная же книга. А еще я удивляюсь, что необразованные швеи по всему миру додумываются, как надо вшивать рукава и молнии.
Завтрак, обед и ужин он съедал у себя в палате, не желал даже близко подходить к другим пациентам. А я к ним ходила – просто чтобы отвлечься или чтобы не расплакаться. На доске объявлений висела большая табличка, на которой было написано: “Сегодня —. Погода —. Скоро будет —. Следующий праздник – ”. Два месяца был вторник и дождь перед ланчем и Пасхой, а потом незаполненные места просто зияли пустотой.
Волонтер Ада каждое утро читала вслух газету. То и дело перелистывала страницы, избегая преступлений и насилия. Почти каждый день ей оставалось читать разве что про аварии автобусов в Пакистане, про “Денниса – угрозу обществу” да гороскоп. И про ураганы в Галвестоне. (Тоже никак не возьму в толк: почему из Галвестона все до сих пор не разбежались – ни года без ураганов.) Другие пациенты были для меня отдушиной. Почти все они еще глубже, чем мой отец, впали в маразм, но они мне радовались, цеплялись за меня крохотными пальчиками. Все они меня узнавали, называли разными именами.
Я продолжала к нему ходить. Может, из чувства вины, как сказала Флорида, но и с чувством надежды. Все дожидалась, чтобы он меня похвалил, чтобы меня простил. Пожалуйста, папа, скажи, что меня узнаешь, скажи, что ты меня любишь. Он так этого и не сказал, и теперь я прихожу только чтобы занести бритвенные принадлежности, или пижамы, или сладкое. Он обезножел. Иногда лезет драться, и потому его круглосуточно держат на кровати с “Пози”[45].
В последний раз я общалась с ним по-настоящему, когда мы ездили на пикник на озеро Мерритт. Поехали десять пациентов. Ада, Флорида, Сэм и я. Сэм – дворник. (Мой отец назвал его “Макакой”.) На то, чтобы загрузить пациентов в микроавтобус, понадобился целый час. Лифт, скуля, поднимал инвалидные коляски. Жара ужасная – дело было сразу после Дня памяти павших[46]. Почти все старики обмочились еще раньше, чем автобус успел тронуться; окна запотели. Старики смеялись, оживились, но и пугались всего, дергались, когда нас обгоняли автобусы, и из-за сирен, и из-за мотоциклов. Мой отец выглядел импозантно в хлопчатобумажном полосатом костюме, но потом на груди расплылось голубое пятно – слюна натекла, у него же болезнь Паркинсона, а по одной штанине сверху донизу протянулась темно-синяя полоса.
Я воображала, что мы посидим под деревьями, у воды, но Ада убедила нас расставить инвалидные кресла около пруда с утками, полукругом, чтобы пациенты смотрели на улицу. Я также воображала, что ханыги уйдут, но они так и остались сидеть на скамейках прямо перед стариками. Некоторые пациенты унюхали табачный дым и стали выпрашивать сигареты. Один ханыга поделился с Джоном, но Ада отняла сигарету и растоптала. Выхлопные газы, звуки радио, исходящие от “сутенермобилей”, лоурайдеров и мотоциклов. Земля трясется, потому что бегуны трусцой, приблизившись к нам, образовывали пробку: бежали на месте, прикидывая, как бы нас обогнуть. Мы начали раздавать еду – кормили ненасытных. Картофельный салат и жареная курица. Маринованная свекла и “Кул-Эйд”