Рука, кормящая тебя - стр. 17
– У меня была собака, большая дворняга, помесь овчарки и чау-чау. Ее тоже определили сюда. Она покусала соседскую девочку. Я бы тоже ее покусала, если бы она дразнила меня, как Кабби.
– Что стало с Кабби?
– Она не была живой уликой.
– И вы все равно здесь работаете?
– Я здесь нужна, – сказала она.
Стивен приехал на машине и забрал меня от приюта. Он предложил отвезти меня в аэропорт. Он считал, что у меня явно что-то не то с головой, раз я пошла повидаться с собаками.
– Как ты можешь спокойно на них смотреть, зная, что они сделали? – спросил он.
Я попыталась выдать ему аналогию с матерью и сыном-убийцей, но Стивен сказал:
– Это собаки, не дети.
Но для меня они были как дети.
– И ты сам знаешь Тучку с тех пор, как ей было два месяца.
– Я говорю не о Тучке, а о том, другом.
Я не собиралась ночевать в Монреале. Я хотела найти контакты родителей Беннетта и сразу вернуться назад. Стивен заставил меня пообещать, что из аэропорта я поеду не к себе домой, а к нему.
– Я вчера был у тебя в квартире. Все чисто, все убрано, но там негде спать. Кровать унесли, – сказал он.
– А что еще унесли?
– Там вообще как-то пусто. Но они сделали все как положено. Ты уверена, что хочешь туда вернуться?
Брат заботился обо мне всю жизнь, сколько я себя помню. Когда отец психовал и наезжал на меня, брат переводил его злость на себя. Отец вообще не был жестоким и агрессивным – за исключением периодов, когда маниакальная фаза сменялась депрессивной. В приступах особенного дурного настроения он даже угрожал маме ножом. Я виделась ему уменьшенной копией мамы – такой же упрямой и непослушной. Помню, однажды вечером, когда мне было десять, а Стивену восемнадцать, отец вошел в кухню и увидел пустую вазу из-под фруктов. Мы со Стивеном сидели внизу в гостиной, смотрели телевизор, но отец так орал, что нам было все слышно.
– Кто сожрал мои персики? – бушевал он. – Ты разрешила им съесть мои персики? – Это он обращался к маме.
Мама ответила:
– Персики были для всех.
Брат пошел вверх по лестнице в кухню, а я увязалась за ним.
– Я съел эти дурацкие персики, – сказал Стивен, хотя на самом деле их съела я.
Он принял побои за меня. А еще через два месяца отец выгнал Стивена из дома, и тот поехал в Нью-Йорк автостопом. Он устроился рабочим на стройке в Хобокене и поступил на вечернее отделение Нью-йоркского колледжа уголовного права, на факультет криминологии. К тому времени, когда я сама перебралась в Нью-Йорк, Стивен уехал в Афганистан, юристом от Госдепартамента. Он посещал отдаленные деревни, общался с тамошними вождями и уговаривал их помогать бедным, как предписывает ислам, и укреплять правозащитную систему. Он чувствовал, что занимается важным, по-настоящему нужным делом, но его убивали тамошние бытовые условия. Они с коллегами жили в бункере, переоборудованном под отель, причем через несколько месяцев после отъезда Стивена этот бункер взорвали талибы. Вернувшись в Нью-Йорк, Стивен устроился юридическим консультантом в AVAAZ, общественную организацию, название которой означает «голос» на нескольких европейских, ближневосточных и азиатских языках. Брат горячо одобрял и поддерживал их гуманитарную деятельность: от противоборства работорговле до защиты прав животных.
…Самолет приземлился в аэропорту имени Трюдо в Дорвале, ближайшем пригороде Монреаля, буквально перед самым часом пик. Я взяла такси и назвала водителю адрес Беннетта в Латинском квартале, на улице Сент-Урбе, которую можно назвать монреальским аналогом Бедфорд-авеню, нью-йоркского центра хипстерской тусовки, располагавшегося в километре от моего тихого района. Хотя дома в Латинском квартале представляли собой те же самые таунхаусы, что и у нас в Уильямсберге, французы раскрасили их бледно-голубой краской и украсили балкончиками с коваными решетками, как в Новом Орлеане; в Уильямсберге дома декорируют фигурками Девы Марии и роскошно-безвкусными подделками под Италию.