Розы мая - стр. 31

– У меня не так давно убили сестру, – шепчу я, надеясь, что слух у него остался острым и что мне не понадобится повторять. Йелп и Хорхе рядом полностью погружены в игру. – Ее нашла я. Прошлая ночь была чуть больше… настоящим, чем прошлым.

Он кивает и легонько пожимает мою руку.

– А теперь?

– День все равно плохой.

– Но ты вышла.

– У каждого из вас есть такой плохой день, иначе вас не было бы здесь.

Ганни улыбается, и все его лицо исчезает в складках и морщинах.

– Спасибо, что пришла в плохой день.

Я задерживаюсь, чтобы сыграть с ним полную партию, и лишь потом направляюсь в магазин – выпить горячего перед дорогой домой. Лэндон тянется следом.

Так.

Он становится в очереди за мной, и мой дискомфорт трансформируется в злость, когда я ловлю себя на том, что держу палец на баллончике с перцовым спреем и стискиваю кожаный футляр. Не люблю ощущение смутной опасности. Мне нужна специфическая, определенная угроза, нечто такое, на что можно указать, сказать это, и все поймут, – но не набор впечатлений, заставляющих женщин кивать, а мужчин качать головами.

– Ты сегодня грустная, – говорит он после долгого молчания.

– Я не грустная.

Грусть и печаль – не одно и то же. Поэтому и слова разные. Различие, может быть, тонкое, но слово не задержится в языке, если не имеет собственной цели. Синонимы никогда не бывают полностью равнозначными.

– Точно? – Он становится почти рядом.

– Да.

– На улице уже темнеет.

– Да. – На этот раз так оно и есть: небо прочерчено полосами цвета индиго, температура падает. Я задержалась позже, чем собиралась, но зато мне полегчало. Помогли все, но именно Ганни убедил меня в том, что я не становлюсь для них обузой.

– Тебе не стоит идти домой одной в такую темень.

Я поворачиваюсь к нему вполоборота и улыбаюсь – показываю слишком много зубов и лишь чуть-чуть добродушия.

– В мире много плохих людей.

– Знаю. – До двенадцати лет я воспринимала это отвлеченно. Не думаю, что смогу когда-нибудь забыть это.

Крохотная, как воробышек, женщина за прилавком не спрашивает на этот раз, как меня зовут. Молча принимает деньги и начинает готовить горячий шоколад, добавляя, похоже, слишком много сиропа.

– Что, если тебя кто-то обидит? – продолжает Лэндон, следуя за мной к другому концу прилавка, так ничего и не заказав.

Эддисон иногда шутит насчет того, чтобы подарить мне «Тазер»[12] на день рождения. А я начинаю думать, что может быть стоит поймать его на слове. Не обращая внимания на Лэндона, принимаю от баристы заказ. Ее именная бирка, как всегда, прячется под фартуком. На этот раз я не добавляю ни ваниль, ни сахар, предпочитая горечь общению. Но он все равно не отстает, идет за мной между столиками, и я достаю из кармана связку ключей вместе с баллончиком.

Внезапно Лэндон вскрикивает, и я, обернувшись, вижу, что с его шеи в распахнутом вороте теплой рубашки стекает то, что секунду назад было очень горячим шоколадом. Стоящий рядом с ним высокий мужчина в вязаном свитере рассыпается в извинениях, но звучат они как-то не очень искренне и не слишком убедительно. Салфетка, которой он возит по рубашке Лэндона, ничего не промокает.

– Хватит! – ворчит тот и уходит, роняя капли.

Мужчина в свитере поворачивается ко мне и улыбается. Теперь я узнаю его. Это тот симпатичный парень, что сидит в углу либо с книгой, либо со стопкой бумаг. Изрядно за тридцать, выглядит ухоженным, но без самолюбования и не пытается скрыть седину в темно-каштановых волосах.