Розы и тлен - стр. 23

Я бежала по извилистой тропинке, вьющейся между домиками стипендиатов. Тропинка вела мимо студий и прочих построек, окружавших поселок – некоторые из них выглядели старыми и обветшалыми, как то здание, где располагался бар «Там», и очевидно пустовали, – а потом углубилась в лес. Лесной воздух был напоен терпкими ароматами зеленой листвы и хвои, прохладный ветерок осушал пот, выступающий на коже, приятно охлаждая ее. Щебетали птицы, затеяв свою вечернюю перекличку, и какие-то мелкие зверьки – возможно, белки или бурундуки, носились по лесу наперегонки со мной.

Солнце клонилось к горизонту, и я, развернувшись, побежала назад, по своим же следам.

Я выбежала из темнеющего леса и направилась к поселку, где кипела жизнь. Вот домики наставников, благоухающий розовый сад, студии… У танцевальных были огромные, во всю стену, окна. При желании, их можно было задернуть шторами, чтобы сохранить уединение, но сегодня Марин не потрудилась этого сделать. Пробегая мимо, я увидела их, танцующих вдвоем – Марин и Гэвина, – и остановилась, замерев от восхищения.

Я никогда не забывала, насколько одаренной танцовщицей была Марин. Я видела, как она танцует, почти всю свою сознательную жизнь, с тех самых пор, как была способна понять, что у нее действительно выдающийся талант, что она намного превосходит всех других девочек в балетных пачках и трико, с которыми она выступала на сцене. Я была на всех ее выступлениях, смотрела записи ее танца. Но иногда осознание того, насколько она гениальна, ускользало от меня, вытесняясь другими мыслями, до того момента, как она снова напоминала мне об этом, как и в этот вечер, когда у меня перехватило дыхание от представшей передо мной картины.

Марин проносилась в воздухе, как молния, падала в руки Гэвина, и снова взлетала. Каждый изгиб рук, каждое движение ног рассказывали историю на чужом языке, которую я, тем не менее, понимала. Когда они танцевали дуэтом, становилось ясно, что Гэвин – лучший партнер из всех, с кем когда-либо приходилось работать Марин. Я могла слышать музыку, просто наблюдая, как они двигаются. Они сами были музыкой.

Натруженные мышцы свело судорогой, но зачарованная, я продолжала стоять и смотреть.

Они отрабатывали поддержку и подъем. Марин разбегалась, взмывала в воздух и летела к Гэвину, а он подхватывал ее и поднимал еще выше, держа на ладонях. Затем толчок, и она снова взлетала и вновь стремительно падала, совершая головокружительное вращение, а он ловил ее буквально в нескольких сантиметрах от пола. Это был потрясающе красивый, но опасный трюк, требующий полного доверия.

Снова и снова они повторяли эти движения, каждый раз внося в них невидимые глазу изменения. Я лишь могла заметить, что каждый раз она взлетала все выше, падала вниз все стремительнее. Сердце мое бешено колотилось от такого захватывающего зрелища.

Затем Гэвин что-то сказал и подошел к ней ближе, но сделал он это не с грациозностью танцора. Это не были движения небожителя – в них сквозили неуверенность и волнение. И хотя это не был безумный полет в воздухе, в ответных движениях Марин я увидела, как ей было страшно шагнуть в кольцо его рук. Изящество и риск, – вот что я увидела.

Когда он прижал ее к себе, а ее губы прикоснулись к его губам, я поспешно отвернулась, чтобы не смотреть.