Рождество в Москве. Московский роман - стр. 26

Ты знаешь, Берти, если бы встретила тебя на улице, не постеснялась бы подойти, я не страдаю стеснительностью, возраст не тот, переросла это чувство, что бы я сказала тебе, что-то спросила: время или как пройти. Попыталась бы как-то дать понять, что заинтересована, а может, загипнотизировать.

Берти, танго – самый близкий танец, в нём, как ни в каком другом, чувствуешь партнёра и, главное, взгляд и глаза, двое стремительно сближаются. Ещё запах, что неожиданно выдаёт человека: приятный, отталкивающий, влекущий или оставляющий равнодушным, принимаешь его или нет. Запах дыхания, тела, мужской силы, резковатый, грубоватый, но такой притягательный, завораживающий страстью, будоражащий воображение. В этом танце самыми яркими были ритмы плоти. Каждый из нас чувствовал желание, непреодолимое и захватывающее сознание. На тебе был неплохо скроенный костюм из импортной ткани, такие шьют в Академгородке, там было лучшее ателье, хороший мастер, знала его лично. Но было заметно, что ты не так щепетилен в одежде, и в отношении к ней проскальзывало пренебрежение, ты словно бы её не замечал тогда, в декабре. И тем не менее ты был элегантен, высокий, в пальто, тёмный драп, не ошибусь, тоже импортный, хорошо на тебе сидел.

Что за женщина следит за тобой? Потом выяснилось, что мама. В то Рождество первой нашей встречи, знакомства, я простыла, заболела. Вначале бронхит, потом воспаление лёгких. Ты пришёл ко мне в больницу, притом что очень занят, писал какую-то научную работу. Узнала об этом, когда стал навещать меня дома, долго была на больничном. Родители тебя приняли, не подозревая, что схватила простуду, когда как сумасшедшие после выпитого мотались по ночному Новосибирску. Помнишь салют, так ярко, разноцветно освещал небо, мне казалось – нашу встречу, нашу любовь. Оказалось, мой отец знаком с твоим, сошлись на каком-то педагогическом семинаре. Только разница была в том, что один технарь, а другой гуманитарий. Мой папулька преподавал литературу, а мамулька что-то строчила всю жизнь в жалкой местной газетёнке – «Новосибирской правде». В общем, никаких амбиций, поэтому никогда не была лидером, любила куклы, шила им платья, стала швеёй, хотя числюсь художником по костюму в Новосибирском театре оперы и балета, а вернее – латаю дырки раритетов, шедевры изрядно износились, подновляю их. Правда, в одном проекте мне доверили участвовать, главный художник дал возможность проявиться в спектакле «Драгоценности». Получилось неплохо, не случайно пригласила тебя в первую очередь на него. За семь лет первая самостоятельная работа, мне не обидно, лечу в театр. Всё в нём кажется сказочным, хотя за кулисами и в пошивочном цехе такая проза, но сами люди, сама атмосфера мне по душе, семейная, спокойная, несмотря на мелкие дрязги и человеческие слабости. У тебя-то на работе в основном крысы, ты говорил, ручные. Они так привыкли к твоим рукам, что через прозрачный пластик, что отгораживал их от внешнего мира, чувствовали тебя на расстоянии. Ночью, когда ты работал с ними, когда лаборатория чаще всего была свободна, ты разговаривал с ними, придумав каждой своё имя. Кофе уже не помогал, казалось, что он действует не бодряще, а как снотворное. Глаза закрывались, на несколько минут ложился на стулья на заранее припасённое одеяло и подушку.