Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции - стр. 53
Никто из руководства Госкино СССР и Отдела культуры ЦК КПСС рисковать не хотел. Вот и сваливали они ответственность друг на друга, боясь принять решение. Как показывал опыт с «Андреем Рублевым», да, пожалуй, и с «Солярисом», ситуация могла затянуться надолго.
Для самого же Тарковского будущее становится все более туманным. Финансовая пропасть все безнадежнее. Он постоянно вынужден думать о том, как содержать семью, тем более что расходы становятся все больше.
Полный поворот кругом
В такой ситуации Тарковский вернулся к мысли о сценарии по «Пикнику на обочине». Он надеется, что имена авторов сценария (Стругацких и его) и авантюрность сюжета помогут пристроить сценарий кому-либо из знакомых режиссеров.
К сожалению, мы не располагаем свидетельствами о более чем трехмесячном периоде в жизни Тарковского – с середины сентября до середины января следующего, 1975 года. Этих записей нет в «Мартирологе», хотя именно в межкартинный период Андрей Арсеньевич особенно часто обращался к дневнику.
Осенью 1974 года произошло событие, потрясшее Андрея Арсеньевича, – безвременная смерть его однокурсника и одного из близких друзей Василия Шукшина166. Он умер 2 октября на Верхнем Дону, на съемках фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину», так и не поставив главный фильм своей жизни «Степан Разин». Шукшин много раз бывал в доме у Тарковских и даже некоторое время жил у них. Он тогда был влюблен в Марину Тарковскую и мог стать их родственником. Андрей Арсеньевич собирался снимать друга в «Андрее Рублеве» – роли обоих враждующих братьев-князей были написаны на него. Тарковский внимательно следил за жизнью Шукшина, но в дневнике о его смерти ничего нет. Не могу поверить, что Андрей Арсеньевич никак не откликнулся на это ужасное событие.
Вот как описывает прощание с Шукшиным 4 октября кинорежиссер Элем Климов:
Это был такой незабываемый день, когда мы хоронили Шукшина. День, который перевернул нас всех. Мы приехали с Ларисой (Л. Шепитько – кинорежиссер, жена Элема Климова. – Е. Ц.) в Дом кино, где шло прощание. Гроб на постаменте. Океан слез. Сменялся через каждые несколько минут траурный караул. И мы готовимся одеть эти жуткие повязки. И вот в этот момент меня берет за рукав некто Киященко. Был такой редактор в Госкино, возглавлял куст исторического фильма. И он ко мне так приникает и шепчет: «Мы тут посоветовались, – а гроб рядом стоит, в двух шагах, – что „Разина“, Элем Германович, вам надо делать. В ЦК мы уже проконсультировались…» Меня будто током ударило! Разворачиваюсь – пришиб бы его, наверное, на месте. Лариса успела меня схватить. «Ты что?! Здесь…»
Когда гроб выносили из Дома кино, еще не знали даже, где хоронить придется. На Госнебесах решали, чего Вася достоин, чего не достоин. Пронесся слух – на Немецком! В последнюю минуту принесли другую весть – разрешили на Новодевичьем…167
Говорили, что этого разрешения добился Бондарчук, дозвонившийся лично Брежневу, который находился в те дни в ГДР.
Похоронили. Поехали в Дом литераторов. Панфилов был, Инна Чурикова, Тарковский, Юра Ильенко, еще кто-то. И вдруг так мы стали все рыдать, так клясться в любви друг к другу, говорить, что мало видимся, мало помогаем друг другу. А ведь уже и отлетаем по одному… Такой душевный порыв был, такой горький выплеск. Потом, уже ночью, поехали почему-то в мастерскую к скульпторам Сидуру и Лемпорту. Всю ночь там сидели, вспоминали. Опять плакали, обнимались, клялись. Видно, почувствовали тогда все разом, что с нами что-то происходит, что уходим мы куда-то друг от друга, что время нас растаскивает по разным углам…