Рождение музыканта - стр. 32
– Ну и силища, чтоб ему! – опешил дворянин, которому надлежало «сидеть» на сухарях.
А Дмитрий Николаевич дальше по рядам, где ступит, – там пол трещит.
– У городничего пики достанем, что от милиции остались. Так, господа дворяне?
– Обязательно пики! На это дело своих кузнецов поставим!
Но Дмитрий Николаевич уже вызывал охотников ехать в Смоленск промыслить пороху и свинца.
– А кто ополчение обучать будет? Много ли у нас по вотчинам штаб– и обер-офицеров без пользы проживает? – продолжал Дмитрий Николаевич. – Господа офицеры, прошу писаться в командирскую ведомость!
Подивились было господа дворяне: какие в Ельне штаб– и обер-офицеры? А есть! Они самые и есть. Кто смолоду не служил? Только обайбачились в деревнях.
– Нут-ка, подтянись, господа офицеры, как по воинскому регламенту подобает!
И пошли писаться в командирскую ведомость.
Собрание закончилось выборами: кому быть тысячным начальником ополчению в Ельне? И выбирали недолго, быть тысячным отставному майору Дмитрию Глинке!
Вот тебе и псовый охотник!..
Братья Глинки вместе вышли с собрания.
– Ну, дай тебе бог разума да силы, Дмитрий Николаевич!
– Благодарствую, Ванюшка! Ты куда?
– Пока домой, а ты?
– А я, брат, уже вторую неделю на колесах. Вот потолкую с городничим – и опять в Смоленск… С подводами для ополчения поможешь?
– Две мастерские у себя в Новоспасском завел. А придут бумаги, по всей губернии ставить буду.
– Ну, то-то! Прощай, брат!
– Ты бы, Дмитрий Николаевич, хоть в Новоспасское заехал…
– Не знаю, Ванюшка, на тебя надеюсь, а в других местах глаз надобен.
Братья крепко обнялись. Дмитрий Николаевич сказал:
– Невестке кланяйся, ребят обними… Прибавления не ждешь? Ты у нас за всех Глинок отвечаешь! – раскатился могучим смехом и пошел по площади семиверстным шагом.
Там все еще толпился народ. По рублям и копейкам Ельня сколачивала свой миллион на войну. Выходили воины, жертвователи и сами на себя дивились: «Да неужто это мы? А как же не мы? Коли беда на всех, – и мы на нее всем миром».
Это поняли везде: в черных избах, в дворянских усадьбах, в мещанских домишках, в казенных присутствиях. Поняли все люди. Только нелюди по вотчинам схоронились. Да те, мертвяки, не в счет. Им отечества нет!
Иван Николаевич разыскал своих лошадей и в дороге, обгоняя обозы, крепко задумался. Со всех угрожаемых городов стекались люди. Главный поток устремился по большаку к Москве, а мелкие ручьи пробились на Ельню. Правда, идут обозы из дальних городов. Из Смоленска, кажись, еще никто не тронулся. Неужто же семью увозить?
Но вскоре потянулись через Ельню и смоленские обозы, а глядя на них, тронулась Ельня. Через Новоспасское шли на Рославль давние знакомцы, теперь дорожные скитальцы На подводах медленно плыла житейская худоба: узлы и самовары, а меж них ребячьи головы. Хозяева шли у коней, хозяйки позади коров, смахивая одной рукой слезу, другой бережно постегивая животину.
– Куда, сердешные, путь держите?
– Куда бог укажет!..
Жалобно мычали коровенки, скрипуче стонали на ухабах подводы, плакали на подводах ребята.
Миша стоял с нянькой Авдотьей у дороги и слушал: вот это тоже война?
А вечером Авдотья запела еще одну песню:
Нянька пела, не шелохнувшись, не роняя слезы. Не слезами те беды гасить. Гасить их гневом, всенародным отмщением!