Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования - стр. 55
В Ташкенте их встречали с пиететом и лаской: «Мы сделались в глазах их [ташкентцев], – пишет Бурнашев, – важными ильги, или послами»[117]. Однако российским «ильги» не удалось отплатить ташкентцам той же монетой: за три месяца пребывания в Ташкенте российские специалисты ознакомились с рудными богатствами горы Наудаг и разочаровали своих гостеприимных хозяев, да и себя в придачу – там было не золото, а медь.
Наметившийся научно-технический и дипломатический контакт Ташкента с Россией в начале нового века не получил развития. Не могло быть и речи о помощи далекому Ташкенту, который в 1808 г. не выдержал осады кокандцев и стал частью Кокандского ханства. Ташкентский посад подвергся поголовному разграблению и избиению; 300 наиболее зажиточных ташкентских семей были насильственно переселены в Коканд в качестве заложников. В первые десятилетия XIX в. кокандские ханы значительно расширили свои владения, распространив свою власть до Аральского моря.
Только за 25 лет с 1840 по 1865 г. Ташкент семь раз переходил от одного владетеля к другому. Каждая смена власти сопровождалась казнями, конфискацией имущества, поборами. И тем не менее ташкентский посад умел пережить очередное лихолетье, прятал свои богатства в тайниках, выжидал и снова принимался производить привычные продукты, снаряжать и отправлять караваны в далекие страны. Торговлей с Россией ташкентцы занимались из поколения в поколение, подолгу живали в русских городах, некоторые хорошо говорили по-русски. Судя по авторитетному свидетельству Пушкина, жители Средней Азии, которых обобщенно называли «бухарцами» и среди которых ташкентцев было больше всего, уже в начале XIX в. стали неотъемлемым элементом московского пейзажа:
Естественно, что тесные связи с Россией обусловили появление в торгово-ремесленной среде пророссийских симпатий, так называемой русской партии. Эту партию отличало известное свободомыслие, религиозная терпимость, тяга к умеренным нововведениям.
В российском Министерстве иностранных дел на проблему смотрели тождественно. В инструкции МИДа от 23 февраля 1865 г. давались следующие указания: «.Если бы жители Ташкента, тяготясь беспрерывными беспорядками, господствующими в Кокандском ханстве, вздумали отложиться, то необходимо содействовать этому тайными сношениями с влиятельными ташкентцами и, в случае действительного восстания, облегчить ему успех нанесением быстрого удара враждебному ему кокандскому владетелю. Само собой разумеется, что после подобного удара отряд должен возвратиться на линию, не вдаваясь в дальнейшее участие в этой междоусобной борьбе и не занимая Ташкента». В случае попытки бухарского эмира захватить город русским войскам также рекомендовалось «предупредить эту случайность»[118].
Короче, Крыжановскому и Черняеву предлагалось действовать сообразно формуле «казнить нельзя помиловать». Расстановка знаков препинания возлагалась, таким образом, целиком на их усмотрение, что Михаила Григорьевича вполне устраивало: не колеблясь, он готов был поставить запятую после слова «казнить».
Несколько факторов заставляли Черняева спешить с повторным штурмом, не дожидаясь значительного усиления вверенных ему войск. Из Ташкента от представителей русской партии (их в городе оставалось немало даже после бегства до трех тысяч сторонников пророссийской ориентации вслед за первым неудачным штурмом осенью 1864 г.) постоянно поступали сведения об активной подготовке Ташкентского гарнизона к осаде и штурму. Во-вторых, бухарский эмир, не отказавшийся от притязаний на Ташкент, готовился к походу сначала в Ферганскую долину, а потом и на Ташкент; в-третьих, новый генерал-губернатор Оренбургского края собирался в августе прибыть в Туркестанскую область, а до того ничего не предпринимать против Ташкента. «Ясно, что генералу Черняеву, – замечает М.А. Терентьев, – расчетливее было бы отложить военные действия до приезда главного начальника и его приближенных, мечтавших об увеселительной поездке в степь осенью «по холодку», без особых неприятностей и с верным расчетом на Георгия (орден Святого Георгия. –