Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус - стр. 2
Очевидно, что уже в то далекое время оформились, пусть только в основных чертах, три основных направления бытования меха и меховой одежды. Первое, самое очевидное – как практическое приспособление к природным условиям, для защиты от непогоды, благодаря носкости меха и его теплозащитным свойствам. Но климат не был тем единственным и исключительным фактором, благодаря которому культура ношения меха сформировалась в том виде, в каком мы ее знаем. История знает многочисленные примеры бытования меховой одежды в случаях, которые никак не могут быть объяснены климатической необходимостью. В этом случае мех выступает либо как часть сакрального мира (например, магическая, а не практическая защита хозяина) либо как атрибут роскоши и успеха, когда более важны не утилитарные, а эстетические качества меха, его блеск и густота, мягкость, неповторимая и разнообразная фактура, уникальные тактильные ощущения, которые дает его осязание. А главное – его труднодоступность и дороговизна.
Тысячи лет мех служил людям, но эти основные моменты неизменно сохранялись, переходя в область традиции. Наблюдая динамику «меховой традиции» в максимально длительной исторической перспективе, можно сказать, что ее становление было связано не только с разнообразием первоначального сырья (известная древнейшая базовая выкройка наплечной одежды предназначалась для кроя из шкуры медведя[13]), но и с технологическим уровнем развития общества: вместе с ним развивалась и технология обработки меховой шкуры и изготовления одежды из меха. В XII – XIV веках появляется меховая одежда, более или менее точно повторяющая контуры человеческого тела. К этому же времени относятся первые известные нам сегодня русские шубы – Ивана Калиты (1328) и Кирилла Белозерского (1380–1390-е). Уникальные условия России – холодный климат на большей ее части и богатейшие ресурсы животного мира – способствовали формированию огромного и емкого рынка самых разнообразных меховых товаров. Но главной героиней русской истории меха, безусловно, нужно назвать шубу как культурный феномен – явление, которое уже давно не вписывается в отведенные для «просто одежды» рамки.
Особый культурный статус получила золотная шуба, собравшая воедино «мягкое золото» (то есть собственно мех), золотные ткани (атлас, бархат, тафта и камка, аксамит) и золотой металлический декор (пуговицы)[14]. В отличие от других золотых предметов – кубков, денежных выдач и прочих предметов роскошного быта – она выступала и средством формирования облика ее носителя, и частью этого облика, определенным визуальным кодом, указывающим на особый статус ее обладателя. Такие шубы были драгоценными не только в прямом смысле, но и в переносном, поскольку одновременно служили и олицетворением материальной состоятельности, принадлежности к элитарной культуре, и свидетельством близости к власти.
«Костюм есть наглядная форма человека», – утверждал романист и романтик XIX столетия Теофиль Готье (1858)[15]. «История одежды… это просто история человечества», – продолжил диалог спустя столетие, смотря на вопрос еще шире, литератор, искусствовед и историк костюма Рудольф Броби-Йохансен (1968)[16]. При таком подходе предмет «мехового» исследования занимает стыковое пространство между политической и социально-экономической историей России, историей ее культуры, культурной антропологией, историей костюма и моды, и имагологией – относительно новым научным направлением, чьим проблемным полем являются вопросы формирования национальных образов.