Россия, которая могла быть - стр. 48
Что если мысль – начать продвижение России к морям на юге, а не на севере, посетила бы тогда, за два года до северной войны, импульсивного юного царя?
И вот на берегах Азовского моря, вместо Таганрога заложен город… Санкт-Петербург.
По всему северному побережью Азовского моря строились крепости и верфи, переселялись из центральной России и с Украины множество народа – одни распахивали целинную степь, другие занимались ремеслом и торговлей. Да, в конце концов – указ Боярской думы «Морским судам быть…» – относится именно к флоту на Азовском море.
Именно там был построен первый русский флот – сам Пётр Великий возглавлял его походы из Азовского в Чёрное море.
И именно Санкт-Петербург-на-Азове становится новой столицей России, и именно его называют Северной Пальмирой.
Что же дальше?
Итак, проходит всего лишь десяток-другой лет – и вот в прежней пустыне возникает прекрасный белый южный город, окруженный виллами знати в средиземноморском стиле, и пышными садами, подобный Триесту или Неаполю.
Развивается торговый капитализм, без особой спешки проникает западноевропейская материальная культура.
В гавани Санкт-Петербурга бросают якоря ежегодно сотни и тысячи кораблей – из стран Средиземноморья – от Испании до Турции.
На место чопорных самодовольных немцев приходят живые и общительные итальянцы и французы.
Не отвлекаясь на войну, правительство имеет возможность проведения не лихорадочных, а напротив – обдуманных и последовательных реформ. Без «апокалиптических эксцессов» по выражению Н.С. Трубецкого.
Может быть, именно десяток-полтора лет спокойных и мирных, и нужны были России, чтоб нормально провести реформы – пусть и такие сумбурные как петровские?
А какие перспективы открывались по части торговли Россия со странами Востока через Каспийское море?
Пока соседи истощают друг друга в бесконечной войне, Россия потихоньку накапливает силы, немало зарабатывая на продаже хлеба и других товаров воюющим сторонам.
И если уж России нужен был выход к Балтике, то она могла бы получить его спустя полтора-два десятка лет, без особого напряжения – просто забрав берега Финского залива у обескровленной долгой войной за Испанское наследство (куда она непременно бы влезла) Швеции.
Правда, возможно Петра Алексеевича к тому моменту уже не слишком занимали бы подобные дела.
Учитывая его страстную любовь к учености, он бы вполне вероятно, занялся бы школами, науками проводил бы время не на верфях и кораблях, а в лабораториях, открывал бы университеты… (Даниил Гранин в своей книге о Петре высказал мнение, что не стань он царем, он стал бы ученым). Фантазии? А царь-плотник разве менее удивительно?
Но главный итог «южного варианта» был бы не в тех открытиях, разумеется, какие мог бы совершить император, став на стезю науки, и даже не в развитии образования в России, где прежде с этим были, мягко говоря, проблемы.
При плавном развитии реформ не существовало бы того трагического раскола между верхами и низами, когда, фактически, существовали две России – Россия дворянская, чиновничья, интеллигентская, и Россия остальных 90 % процентов населения, чьи нужды и чаяния упорно игнорировались «первой» Россией. Россия французских салонов и остзейских баронов, и противостоящая ей, как презрительно выразился однажды Милюков, «Азеопа», на которую смотрели как на колонию первой. Проще говоря, не было бы того непреодолимого раскола между государством и обществом, ставшего едва ли не главной причиной социальных катаклизмов века XX.