Россия и мир в XXI веке - стр. 11
Россия начала 1990-х годов, в отличие от ФРГ и Японии конца 1940-х, не имела для США значения геополитического барьера, который было необходимо укреплять во что бы то ни стало: после падения СССР у Запада не осталось значимых геополитических, идеологических и военных противников. Но в Москве тогда этого не понимали. Уже в конце 1991 года первый президент РФ Борис Ельцин осторожно постучался в двери НАТО. Его предпочли не услышать. Весной 1992 года Ельцин в ходе первого визита в Вашингтон предложил президенту США Джорджу Бушу военный союз и получил ответ, что в нынешней ситуации союзы неактуальны, хотя сами США не собирались распускать НАТО и свои двусторонние союзы.
В начале 1990-х годов, если бы США того захотели, они могли бы превратить зависимую от них экономически и настроенную чрезвычайно дружественно Россию в стратегического союзника, но потребности в этом официальный Вашингтон ни тогда, ни позже не испытывал. Вместо этого России наряду с другими посткоммунистическими странами было предложено лишь партнерство в формате рыхлого Совета североатлантического сотрудничества (1991 год), затем преобразованного в Совет евроатлантического партнерства, и, наконец, в рамках Партнерства ради мира (1994 год). Все эти форматы предполагали консультативный характер взаимоотношений.
Помимо отсутствия острой необходимости в интеграции РФ на Западе с самого начала испытывали серьезные сомнения в отношении способности самой России стать частью Запада. Политическая ситуация в стране долгое время оставалась нестабильной. Демократические силы были явно слабы, реформаторы отчаянно нуждались в поддержке. Институты повсеместно отсутствовали, общественный порядок был нарушен, криминалитет прорывался к власти. Существовал немалый потенциал коммунистического и имперского реванша. Открытой оставалась перспектива гражданской войны. Наконец, огромные размеры и колоссальная неоднородность страны делали российский «посткоммунистический транзит» крайне сложным делом.
Главным в отношении Запада к России в начале 1990-х годов был вывод о том, что страна прошла пик своего влияния и перестала быть угрозой для собственных соседей и США. Российская проблема из проблемы избытка силы и ее экспансии трансформировалась в проблему российской слабости и возможной имплозии. Мрачные ожидания находились в спектре между многомиллионными потоками беженцев, готовыми хлынуть в Европу, и расползанием ядерного оружия и материалов. «Вкладываться» в Россию, разделять ответственность за ее будущее никто не желал. Возможность полноформатной интеграции РФ в западные институты, существовавшая в 1992 году, была вскоре упущена[25].
Шок и оцепенение, последовавшие за распадом СССР, прошли сравнительно быстро. Российский политический класс стал вновь обращаться к идее самостоятельной великой державы. Уже в 1992 году возникла дискуссия о собственных национальных интересах России, которая стала быстро набирать обороты.
«Общечеловеческие интересы», которыми при Горбачеве официально определялась политика «нового мышления», оказались на поверку интересами Запада. США остались единственной сверхдержавой, Германия объединилась, блок НАТО сохранился, а СССР распался. Первая постсоветская идеология единства интересов демократических стран при руководящей и направляющей роли США стала уступать место реальной политике.