Роса небесная. Рассказы о вере и безверии - стр. 15
Стояла весна. В один из дней, когда шел бой за город, совершалось празднование чтимой в Сумах иконы Божией Матери. Несмотря на жестокий обстрел советских батарей, в собор на богослужение пришло очень много людей. И это при том, что от разрывов снарядов рушились дома, расположенные близ храма. Когда настало время совершить крестный ход, многие выразили сомнение в его целесообразности ввиду опасности. Тогда какой-то прихожанин, возвысив голос, призвал всех верующих проявить мужество и выйти на крестный ход, чтобы помолиться о сохранении города и его жителей. Охваченные благодатным порывом, прихожане, взяв в руки хоругви и иконы, вышли из собора.
Когда зазвонили колокола, артиллерийская стрельба внезапно стихла, и верующие совершили крестный ход под мирным небом. Видимо, командиры советских батарей к этому времени были ближе к Богу, чем в начале войны. Тем более что Сталин в своих интересах тогда проводил уже совсем иную политику в отношении Церкви.
Идеологи и фашизма, и большевизма были едины в ненависти к христианству, но иногда проявляли временную лояльность к нему для своей политической выгоды. Тем не менее и те, и другие провозглашали обязательными для своих последователей и проводили в жизнь в подвластных себе государствах принципы нравственности. Нравственности безбожной, очень своеобразной, но всё же нравственности. Мы же в конце двадцатого и в начале двадцать первого столетия стали свидетелями создания общества полной безнравственности. На этом поприще российские идеологи и руководители так называемых либеральных реформ смогли в очень короткий срок добиться успехов, потрясающих воображение.
В одном большом подмосковном городе приходская община несколько лет добивалась возвращения ей церковного дома, конфискованного после Октябрьской революции. Наконец местная администрация пошла навстречу просьбе верующих и вернула дом законным владельцам. Подразделение же городской милиции, занимавшее старое церковное строение, переехало во вновь построенное современное здание. Правда, переезд этот был несколько странным. Настоятель храма, например, не без удивления наблюдал, как солидного вида офицер милиции снял дверь одного из кабинетов с петель, погрузил ее на автомобиль и увез в неизвестном направлении. Другие сотрудники правоохранительного органа не погнушались даже вынуть стекла из некоторых рам.
Когда настоятель начал с другими священниками обходить помещения дома, их взорам почти во всех кабинетах предстали кучи бутылок из-под водки. Особенно священнослужителей поразило одно из помещений. Количество пустой посуды там было настолько велико, что для его вывоза, наверно, понадобился бы грузовик. В другой комнате почему-то лежала куча только битых бутылок. Стены почти всех кабинетов были обвешаны изображениями обнаженных женщин. Нельзя сказать, что священники раньше не догадывались о разгульном образе жизни сотрудников милиции. Церковные сторожа рассказывали, что по ночам из дома раздаются звуки музыки и пьяные голоса, а подъезжающие автомобили для пущего веселья подвозят женщин. Однако следы минувших попоек блюстителей порядка поразили уже во многом подготовленное воображение батюшек.
Трудно себе представить, чтобы в центре большого города при власти фашистов или коммунистов мог функционировать такой разгульный орган правопорядка. Как можно рассуждать о том, что наше общество лучше так называемых тоталитарных режимов, когда люди, призванные по долгу службы блюсти устои этого общества, оказываются ниже элементарных норм морали?