Роль библиотек в информационном обеспечении исторической науки - стр. 48
В статье «Феномен документа» Г.А. Двоеносова, задавшись целью «показать отличия документа и книги как разных социальных феноменов», честно признается: «Не будучи специалистом в области книговедения, библиотековедения и библиографии, сложно судить о том, какой научный подход наиболее способствует раскрытию сущности такого феномена, как книга». И тут же заявляет: «Документ и книга – два совершенно разных информационных объекта, которые имеют разные цели, предназначены для решения разных социальных задач и различаются технологиями создания, хранения и использования» [Двоеносова, 2015. С. 2]. Принципиальное различие между ними она усматривает в том, что «всякий официальный документ или частное письмо – правдивый, объективный свидетель прошлого, его материальный остаток. Всякая же рукопись литературного, научного и исторического характера есть лишь мнение о фактах и явлениях – по своей природе всегда субъективное» [Там же]. Следовательно, «отношения между документами и книгами – это отношение первичного и вторичного», ибо архивы хранят достоверную «первичную информацию», а библиотеки распространяют в обществе полиграфически растиражированные субъективные мнения авторов «вторичной информации» относительно известных им фактов. «Целью создания документа изначально было доказательство совершенных действий, явлений, событий, фактов. Книга же создавалась с целью сохранения, передачи и распространения знаний, чувств, впечатлений» [Там же. С. 5].
Развивая свой феноменологический подход, автор в статье «Документ – имя собственное!» признает документами только «собственно первичные документы», а никак не книги или музейные предметы. Первичный документ – «уникальное достижение цивилизации, древнейший продукт человеческой деятельности, исключительное социальное явление и в то же время – все еще не познанный объект науки», и только он имеет право «называться своим собственным, данным ему изначально именем – документ» [Двоеносова, 2014. С. 91). Она отметает претензии библиотечных документологов на разработку «общей теории документа» и переименование книг в разновидность документов. Налицо словесное табу: ограничение словоупотребления, обусловленное внелингвистическими факторами, в данном случае – стремлением управленческого документоведения к гегемонии в области наук о документе. С подобными притязаниями мы согласиться не можем.
Каковы реальные научные достижения управленческого документоведения, многими признаваемого лидером среди наук о документе? Директор ВНИИДАД М.В. Ларин, спустя почти 50 лет после создания этой головной научной организации в области документоведения, не без горечи признал: «документоведение как научная дисциплина только еще складывается», «мы находимся лишь в процессе ее становления», «предстоит определиться с сущностными характеристиками главных объектов и предметов для изучения – документов и систем документации, выявить свойства и признаки документа, проследить развитие его функций на протяжении времени» [Ларин, 2014. С. 139]. Он предложил «не включать в документоведение книговедение и ряд дополнительных разделов из других дисциплин», «не пытаться изменить саму суть документоведения», а «четко очертить контуры нашей дисциплины в рамках традиционных представлений о документоведении», отбросить точку зрения, «согласно которой документ – это универсальное понятие, любая записанная информация» [Там же. С. 140]. Его удручает плачевное состояние управленческого документоведения, где «нет единства понимания ключевых терминов» («делопроизводство», «документационное обеспечение управления», «управление документами»), не говоря уже о центральном понятии «документ», которому «сегодня нет альтернативы».