Роковая тайна сестер Бронте - стр. 64
Однажды воспитанницам коуэн-бриджской школы в полной мере довелось убедиться в беспощадной жестокости их суровых наставниц. Произошло это печальным зимним утром.
Не успела величественная заря объять небосвод своим ярким багровым сиянием, как постели учениц спальни были уже пусты. Полусонные, рассеянные девочки наспех натягивали на себя последние атрибуты своей обычной школьной одежды в трепещущем страхе перед позорной карой, какая неизменно ожидала каждую из них в случае малейшего промедления, коль скоро оно могло грозить опозданием к традиционной утренней молитве.
Лишь пораженная жестокой болезнью Мария Бронте все еще оставалась в своей спасительной постели, милостиво дарующей измученной, обессиленной девочке отрадное отдохновение.
Поначалу в общей суматохе поспешных сборов это обстоятельство некоторое время оставалось незамеченным, но, к несчастью для бедной Марии, в конце концов оно не могло не открыться бдительным взорам наставниц.
До определенного момента все как будто шло благополучно. Воспитанницы, как обычно, построились парами, и вся их славная когорта устремилась вниз по лестнице в помещение, отведенное для молитв и библейских чтений. Вот тут-то одной из наставниц и бросилось в глаза отсутствие возле Элизабет Бронте ее неизменной повседневной спутницы.
Разумеется, подобное безответственное пренебрежение общеустановленными правилами школьного распорядка считалось непростительным своеволием, какое, бесспорно, подлежало самому жестокому и позорному наказанию. Никакая случайность не могла служить даже малейшим оправданием столь страшной оплошности.
Впрочем, сие пустячное недоразумение отнюдь не оказало влияния на привычный ход вещей. Время, отведенное для традиционной утренней молитвы, было строго регламентировано, и нарушать его жесткие границы не полагалось даже наставницам. Так что обязательное ежедневное «общение с Богом» прошло для смиренных «дочерей милосердия» в урочный час без всяких помех.
Однако же столь самоотверженное благочестие не помешало означенной наставнице, мисс Анне Эндрюс (совмещающей обязанности учительницы истории и младшей надзирательницы) – безупречно ухоженной особе не первой молодости, чей аскетический облик хранил на себе суровую печать непреклонности и высокомерия, – тотчас по окончании упоенного единения своей души с самим Господом, вскипая от гнева, ворваться в дортуар, чтобы заставить свою несчастную подопечную подняться с кровати и немедленно проследовать в столовую. При этом на бедняжку был низвергнут поток грубой брани (надо думать, не слишком угодной Тому, к кому считанные мгновения назад возносилась душа яростной ораторши в горячей молитве). Девочка, разумеется, безоговорочно покорилась.
Остальные воспитанницы были уже в столовой. Они стояли возле своих мест вдоль сосновых столов в немом безмолвии, смиренно склонив головы перед высоким статным господином, торжественно стоявшим на возвышении (площадке для преподавателей) вместе со старшей преподавательницей, мисс Энн Эванс. То был не кто иной, как сам преподобный Уильям Кэрус Уилсон, неожиданно для всех прибывший поутру инспектировать школу.
Воспитанницы покорно ждали милостивого распоряжения мистера Уилсона приступить к завтраку. Однако их ожидание было пресечено внезапным вторжением в столовую всполошенной наставницы, едва ли не волоком тащившей с собой за руку бледную исхудалую девочку. Все взоры тотчас обратились к ним.