Роковая Роксана - стр. 11
- Мне ничего об этом не известно, - отозвался господин Эверетт. – Я человек новый в этом городе.
- Вы здесь уже третий месяц, - любезно напомнил граф.
- Я не слушаю сплетен, - отрезал художник, и я мысленно похвалила его.
Словно в ответ на мои мысли, Бранчефорте тоже снизошёл до похвал:
- Вы правильно делаете, господин Эверетт, - произнёс он очень благодушно. – Я тоже их не слушаю.
«Как же, как же!», - мысленно ответила я ему из-за шторки.
- Кстати, - граф уже собирался уходить, но задержался на пороге. – Забыл сказать вам, что король милостиво удовлетворил прошение вашей жены о зачислении вашего старшего сына в гвардейский полк на полное содержание
- Его величество очень добр, - глухо сказал господин Эверетт.
- Ваш старший сын – бравый парень, - с удовольствием сказал граф. – Кажется, в этом году ему исполняется двадцать шесть? Замечательный возраст. Помню себя в двадцать шесть! Весь мир передо мной, голову кружит от предвкушения приключений и любви прекрасных дев… Но молодость проходит. К сожалению.
И он даже с сожалением улыбнулся, покачав головой. Хотя к его цветущей физиономии слово «старость» подходило ещё меньше, чем фраза «поправить здоровье на целебных водах».
- А вашему младшему сынишке король на день рождения отправил целый ворох игрушек, - продолжал Бранчефорте. - Отличный подарок для младенца, скажу я вам! Маленькие лошадки, кареты – всё, что будет интересно пятилетнему мальчугану.
- Передайте его величеству, что я благодарен и признателен за помощь моей семье, - сказал Эверетт.
Судя по голосу, он был не особенно рад королевской милости. Или дело в чём-то другом?
- Король никогда не забывает о своих подданных, - граф надел шляпу с прикреплённым павлиньим пером и привычным чётким движением поправил её, чтобы перо торчало точно над правым ухом. – А о вашей семье, господин Эверетт, он помнит особенно. Главное, чтобы и вы о ней не забывали.
Художник гневно вскинул голову, но граф уже удалился, открыв дверь концом трости.
Тут можно было выйти из-за шторы, я была уверена, что господин Эверетт не упрекнул бы меня в подслушивании – он бы всё понял, да и я не могла стоять тут до вечера… Но тут господин Эверетт рывком сорвал с моего портрета ткань и уставился на него, будто увидел впервые. Свет косо падал на лицо художника, и я вздрогнула во второй раз – выражение его лица меня испугало. Было в нём что-то безумное, что-то исступлённое… Метнувшись к столу, на котором в беспорядке валялись мастерки, старые палитры, кисти и ступки для растирания красок, господин Эверетт схватил нож с тонким длинным клинком, которым обычно откалывал куски прессованной краски. Подняв нож, художник приблизился к моему портрету, словно хотел ударить по холсту, но потом в последний момент остановился, долго смотрел на недописанную картину, бросил нож на пол и взъерошил волосы двумя руками.
- Проклятый колдун! – сказал Эверетт, словно простонал, и ушёл в соседнюю комнату, тяжело ступая.
Раздался хлопок выскочившей пробки, а затем - хрустальный и лёгкий звон, какой бывает, когда наливаешь вино из бутылки в бокал, и стекло ударяется о стекло.
Я не стала больше ждать – выскочила из-за шторки, на цыпочках пробежала к двери, открыла и закрыла её как можно тише, а потом со всех ног побежала к дому, самой короткой дорогой.