Роковая музыка - стр. 20
Она накинула халат, забралась на подоконник и, чуть помедлив, спрыгнула на клумбу.
Крошечный силуэт крысы пробежал по озаренной лунным светом лужайке и скрылся где-то за конюшнями. Сьюзен двинулась следом, но, дойдя до угла, остановилась, почувствовав себя слегка продрогшей и совсем не слегка идиоткой. Но тут крыса вернулась, волоча какой-то предмет, больше себя самой по размерам и напоминавший комок старых тряпок.
Скелетообразная крыса обошла сверток и несколько раз пнула его.
– Ну хорошо, хорошо!
Сверток открыл один глаз, который некоторое время безумно вращался, пока не остановился на Сьюзен.
– Предупреждаю, – сказал сверток, – слово на букву «Н» я говорить не буду.
– Э-э, что? – не поняла Сьюзен.
Сверток перевернулся, принял вертикальное положение и расправил два грязных крыла. Крыса сразу перестала его пинать.
– Я ведь ворон, не так ли? – произнес бывший сверток. – Одна из немногих птиц, умеющих разговаривать. А люди, стоит им только увидеть меня, сразу начинают твердить: «О, так ты ворон, значит? А ну-ка, скажи нам слово на букву «Н»…» А все этот поэт со своим воображением. Он и представить себе не мог, что мы, вороны, знаем не одно слово и даже не два…
– ПИСК.
– Хорошо, хорошо. – Ворон взъерошил перья. – Это существо – Смерть Крыс. Большая шишка в крысином мире.
Смерть Крыс поклонился.
– Большую часть времени проводит под амбарами и в прочих местах, куда люди обычно ставят тарелки с отрубями и хорошей порцией стрихнина, – продолжил ворон. – Очень добросовестный работник.
– ПИСК.
– Да, но что ему нужно от меня? – не поняла Сьюзен. – Я ведь не крыса.
– И это очень предусмотрительно с твоей стороны, – сказал ворон. – Послушай, я ведь ни на что не напрашивался, понимаешь? Сплю себе мирно на своем черепе, и вдруг кто-то хвать меня за ногу. А будучи птицей оккультной, как и подобает всякому порядочному ворону…
– Прости-прости, – перебила его Сьюзен. – Я понимаю, все это не более чем сон, но должна же я понять, что происходит. Ты спал на своем черепе?
– Ну, не на моем личном черепе, – поправился ворон. – На чьем-то еще.
– На чьем именно?
Глаза ворона бешено завращались. Ему никак не удавалось сфокусировать взгляд обоих глаз в одной точке. Сьюзен едва сдерживалась, чтобы не закрутиться вместе с глазами ворона.
– Откуда я знаю? Их ведь не приносят с ярлыками. Обычный череп. Послушай, я работаю на волшебника, поняла? Сижу на черепе весь день в его конторе и каркаю на людей…
– Зачем?
– Потому что каркающий ворон на черепе является столь же неотъемлемой частью modus operandi волшебника, как заплывшие воском свечи и старое чучело аллигатора на потолке. Ты что, совсем ничего не знаешь? Мне казалось, это все знают, кто хоть что-то о чем-нибудь знает. Да нормальный волшебник скорее откажется от зеленой дряни, булькающей в колбах, чем от сидящего на черепе и каркающего на людей ворона…
– ПИСК!
– Послушай, людям все следует объяснять постепенно, – устало произнес ворон. Один его глаз снова обратился в сторону Сьюзен. – М-да, никакой изысканности, правда? Но крысы не задаются философскими вопросами, тем более крысы мертвые. Как бы то ни было, я единственное известное ему существо, которое умеет разговаривать…
– Люди тоже умеют разговаривать, – перебила Сьюзен.
– Да, конечно, – согласился ворон, – но суть, или, так сказать, ключевое отличие, состоит в том, что люди не предрасположены к тому, чтобы их посреди ночи будила скелетообразная крыса, которой вдруг приперло иметь переводчика. Кстати, люди его не видят.