Рогожская застава – Застава Ильича - стр. 5

Зато мужчины, придя с работы получали вкусный обед, а потом шли во двор, где стоял большой стол, за которым все собирались. Но это было в теплое время года. Зимой же, в холодные вечера выходили на кухню или в коридор покурить и пообщаться друг с другом. Ложились спать рано, так как утром снова на работу, в основном на завод или фабрику, заводской гудок оповещал в семь часов утра начало рабочего дня. Опоздания не признавались ни под каким предлогом, а строго наказывались. Служащие начинали работу на час позже, зато сидели почти до ночи, это называлось ненормированным рабочим днем.

Я помню, что вечером, когда все отужинав, сидели в своих комнатах, кухня освобождалась. Тогда, не сговариваясь, я со Светкой, Шамилем и Алимом собирались на кухне и делились разными историями, а то и тихо играли, пока родители не звали нас домой, спать.

В воскресенье угол Душинской улицы и Шоссе Энтузиастов представлял собой толкучку, барахолку, то есть блошиный рынок, где продавали и покупали все, что угодно. Наш двор, несмотря на громкие протесты жильцов, особенно женщин, превращался в примерочную, скупочную, разделочную и прочую атрибуцию спекулянтов, перекупщиков и мошенников.

Наши матери накрепко запрещали нам в это время выходить во двор. Но все действо мы наблюдали из окон кухни, а то и с крыльца, выглядывая из открытой двери. Под нашими окнами происходили драки, обмены и обманы, воровство и всякие другие неприятности.

Вот в одно из таких воскресений, после закрытия рынка, все высыпали во двор, наслаждаясь наступившей тишиной и выглянувшим солнцем. Был конец апреля, снег уже растаял, только в сараях оставались глыбы льда, которые специально складывали в углу, накрывая брезентом, или бросали в подпол, в котором хранили продукты и съестные запасы. Холодильников тогда ни у кого не было, так же, как телевизоров и телефонов..

Запасы продуктов тоже были минимальные, в основном носили туда кастрюли с супом или щами, которые варились в больших количествах в таких же непомерно огромных кастрюлях. Первое блюдо было основной едой в то время, потом каша или макароны и хлеб. Масло и колбаса покупалось не более 100 -200 граммов, чтобы сразу съесть.

Не помню, кто первый увидел между стеной уборной и забором ноги лежащего на земле мужчины. Все засуетились, кто-то побежал через дорогу к телефону-автомату, звонить в милицию. Милиционеры со следователем приехали быстро. Стали опрашивать свидетелей, но таковых не оказалось. Никто ничего не видел. Труп увезли. Все еще долго делились впечатлением от увиденного и терялись в догадках, как это могло произойти.

Буквально через неделю дом взбудоражила еще одна новость. Вернулся из тюрьмы сын Исканцевых, Виктор.

Последний раз он отсидел за разбой. Из своих неполных тридцати лет жизни Витек, не считая 15-ти детских лет, когда впервые загремел за решетку, на свободе провел не больше пяти. Вот почему все так напряглись, когда узнали о его освобождении.

Больше всех переживала Мануря, боялась за своего сына Равиля, который и так состоял на учете в милиции и благонадежностью не отличался.

Когда он был дома, только и слышалось, как Мануря кричала ему: « Равиль, Киль мэндэ, киль мэндэ».

Сначала, мы со Светкой думали, что она так ругается, хотя матершинницей не слыла. Но потом Алим перевел, это «иди сюда или ко мне». После появления Витька за большим столом во дворе стала собираться компания, играли в карты. Стали появляться во дворе и незнакомые личности. Но мужики, жившие в нашем доме, при строгом запрете жен, с ними старались не общаться. Сухое рукопожатие или кивок головы в ответ на приветствие Витька или его знакомых, все, что себе