Ритуал святого Валентина - стр. 27

– Ты думаешь… что?

– Чем шире сеть, тем больше улов. Бражник немолод – пятьдесят, не меньше, внешний вид… так себе. Маргарите около тридцати, красавица… была. Значит, у него не первый брак. Вряд ли любовь с ее стороны, это понятно. То, что она ушла, тоже можно понять… с натяжкой. А вот что случилось дальше – темна вода во облацех. У них дети есть?

– Нет.

– Почему?

– Надо было спросить? Он просто сказал, что детей нет и внуков тоже. А у тебя почему нет?

– Что мы можем знать о наших детях, – философски ответил Монах.

– Думаешь, у нее был любовник?

Монах пожал плечами:

– У красивой женщины всегда есть любовник. А у очень красивой в придачу еще и тайны.

– Что еще сказала Анжелика?

– Эти убийства носят гендерный характер.

– Чего?!

– В смысле, противостояние женщины и мужчины, антагонизм и зависть мелкого мужчины к преуспевающей и сильной женщине… как-то так. Или все-таки секта, она еще не определилась. Секта неудачников с личным мотивом. Но однозначно, говорит, не ради выкупа.

– И что это все значит? – недоуменно спросил Добродеев. – Где логика?

Монах пожал плечами. «Женщина!» – было написано на его лице…

Бражник переступил порог небольшого кафе с названием, от которого веяло средиземноморским бризом – «Паста-баста». День был серый и зябкий, с реки налетала промозглая сырость. Он не мог оставаться дома, где все напоминало о Маргарите. Ему было неспокойно; он перестал спать; время от времени накатывала паника, с которой было все трудней справляться.

Эмма пыталась выразить заботу, привозила продукты, рассказывала городские новости, что-то про черного монаха… Он не вслушивался, с трудом заставляя себя отвечать. Он рассчитал домработницу – не хотел видеть ее соболезнующую любопытную физиономию, прекрасно помня, как трепетно она относилась к Маргарите, доносила и наушничала, подслушивала во время их ссор. Дал денег, чтобы не болтала лишнего. Эмма, сильная, жесткая, подставляющая плечо, соратник… Он и ее не мог видеть, она была неприятна своей застывшей неулыбчивой физиономией, внушавшей ему робость… даже страх. Он старался не вспоминать, как пришел к ней ночью, после бутылки водки, в состоянии полнейшего раздрызга, жаловался на Маргариту, кажется, плакал. Очнулся под утро в ее постели и долго не мог сообразить, где находится. Бежал оттуда сломя голову, сославшись на какие-то дела, совершенно забыв, что она знает о его делах всё. Даже кофе не стал пить. Потом снова заскочил на огонек, чего не мог простить себе… Ненужно, недужно…

Эмма готовила нехитрую еду, накрывала на стол, он неохотно ел. И пил. Каждый день выпивал бутылку водки, после чего тащился в спальню и падал на кровать. Он не мог заставить себя подняться утром, лежал в широкой супружеской постели, прислушивался – ему чудились легкие шаги Маргариты в коридоре, и он покрывался холодным потом. В последнее время она ночевала в другой спальне, он понимал, что она задумала бросить его и только выжидает удобного момента. Дела шли все хуже, и он собирался продать остатки бизнеса и начать с нуля. Однажды Эмма сказала, что видела Маргариту с мужчиной, и он понял, что их развод лишь дело времени. Терять ее он не хотел, она была его вещью, игрушкой, вызывающей зависть и восхищение у окружающих самцов. Он гордился женой, как хозяин конюшни – породистой кобылой; он вытащил ее из грязи, из жалкого шалмана и считал, что заслужил преданность и благодарность. Любил ли он Маргариту? А что такое любовь? У каждого она своя. Любил, наверное, хотя ни в чем себе не отказывал. У него были женщины, так он самоутверждался…