Ритуал прощения врага - стр. 11
– Есть вещи, которые просто случаются, и нет виновных. Поверьте, не нужно себя мучить. Вы молодая… вся жизнь впереди. У вас еще будут дети.
Она внимательно смотрит на мужчину. У него приятное открытое лицо, спокойный неторопливый голос, крупные надежные руки. Он сидит, упираясь локтями в колени, сцепив пальцы.
– У меня есть сын, – говорит она. – Братик Севочки. Ему два годика. Хороший мальчик…
– Вот видите… Как зовут?
– Володя. Он любит рисовать. Я рассказываю ему про братика… я с ним все время разговариваю. Он слушает, все понимает.
В голосе ее странный надрыв. Мужчина скользит взглядом по сжатым кулакам женщины, по черной одежде, по заплаканному ненакрашенному лицу.
– Поверьте, все будет хорошо.
– Я приходила к Севочке каждый день, сейчас реже. Сегодня три года… а как будто только вчера… – Она помолчала, потом спросила: – Отчего умерла ваша жена?
– Рак, – сказал он коротко. И, словно отвечая на незаданный вопрос, добавил: – Детей у нас, к сожалению, не было.
Женщина кивнула. Они еще немного посидели молча, и она поднялась.
– Я могу отвезти вас в город. – Мужчина тоже встал.
– Спасибо. Я на машине.
Она кивает ему и уходит, он смотрит ей вслед. Солнце скрывается в тучах, и мелкий неуверенный дождь шуршит в траве. Из щелей асфальта выкуривается легкий парок…
На кладбищенской стоянке всего несколько машин. Женщина направляется к своей – серебристому «Лексусу»…
Глава 5. Зеленое утро. Два года назад
Татьяна проснулась от тишины. Тишина стояла неправдоподобная – ни соседей за стеной, ни чиханья воздуха в старых трубах, ни хлопанья дверей, ни звуков города – визга тормозов и топанья тысяч ног по асфальту. Ничего. Тихо.
Из открытого окна – ледяная воздушная струя и непривычные запахи земли и мокрой травы. Легкая короткая занавеска чуть подрагивает. Чужая незнакомая комната. Высокая кровать, неровный деревянный пол, дерево фикус в углу с темно-зелеными глянцевыми листьями, тусклое голубоватое зеркало на стене – как озерцо, в углу – образа в фольговой вырезанной зубчиками ризе и вышитое льняное полотенце – красное и черное по серому. Кривоватый потолок и стены, запашок тления и сена – дух старого дома…
Она села в кровати, потянулась и подумала, что впервые за последний месяц выспалась. Город отодвинулся куда-то за горизонт, и появилось чувство, что можно остановиться, перевести дух и осмотреться. И еще – ощущение покоя. Она прислушалась к себе – не было привычного тоскливого страха. Она засмеялась громко и сказала: «Конец пути». Прислушалась к эху и повторила громче: «Конец пути! Эй, ты! Слышишь?»
В тишине стали проявляться маленькие звучки́ – потрескивание дерева, шорох раздуваемой ветерком занавески, шуршание листьев. И голоса птиц. Она натянула майку и джинсы и вышла в «залу». Скрип половиц сопровождал ее. В солнечном свете все выглядело по-другому: обыденно и бедно. Огненная герань на подоконнике, старый буфет с тусклыми стеклами, старые выцветшие красновато-коричневые фотографии на стене, печь на полкомнаты с полосатым рядном наверху. Татьяна подумала, что Марина спала на печи, уступив ей свою кровать. Вчера комната была чужой и враждебной, с темными глухими углами, а сегодня в свете солнца – обычной, патриархальной, наивной, и была в ней честная бедность и крестьянская незатейливость. И ни телефона, ни света, ни радио… ничего! Никаких плодов цивилизации. Татьяна вспомнила, как швырнула в урну свой мобильник, отсекая себя от прежней жизни, и подумала, что выброшенный телефон, бег куда глаза глядят, раздолбанный пузатый автобус с удушливым запахом выхлопов, в который она вскочила в последнюю минуту, и дорога, закончившаяся внезапно посреди чистого поля – между пустым небом и пустой землей, – все это звенья одной цепи, и она прошла по ним, как по кочкам, через топь. Кто-то взял ее за руку и привел сюда, на добро ли, на зло…