Рико, Оскар и тени темнее тёмного - стр. 4
– Когда-нибудь они превратятся в уши спаниеля, – сказала мама мне и своему отражению. – Даю им еще два-три года, а потом они станут жертвой силы тяжести. Жизнь – это какой-то чертов отрывной календарь.
Про силу тяжести я не знал, надо было посмотреть в словаре. Я всегда ищу в словаре все, чего не знаю, – чтобы стать умнее. Иногда спрашиваю маму, или фрау Далинг, или моего учителя Вемайера. А то, что узнал, записываю. Примерно вот так:
СИЛА ТЯЖЕСТИ
Если что-то тяжелее, чем ты сам, оно тебя притягивает. Например, Земля тяжелее вообще всего, и поэтому с нее никто не падает. Обнаружил силу тяжести человек по имени Исаак Ньютон. Она опасна для груди и яблок. Возможно, и для других круглых вещей.
– И что тогда? – спросил я.
– Тогда заведем новые, – сказала мама решительно. – Тут ведь речь идет, в конце концов, о моем основном капитале.
Она вздохнула, потянула футболку вниз и повернулась ко мне.
– Как все прошло в школе?
– Нормально.
Мама никогда не говорит «Центр вспомогательного обучения», потому что знает, как я ненавижу это название. Там Вемайер уже несколько лет безуспешно пытается упорядочить движение лотерейных шариков в моей голове. Я как-то раз подумал, не предложить ли ему сначала остановить барабан, а уж потом взяться за шарики, но потом решил ничего не говорить. Раз уж он сам до такого дойти не может – сам тогда и виноват.
– А зачем Вемайер велел тебе еще раз прийти? – спросила мама. – Я думала, вчера уже был последний школьный день?
– Из-за одного проекта на каникулах. Кое-что писать.
– Тебе – писать? – Она наморщила лоб. – А что?
– Просто сочинение, – пробормотал я.
На самом деле все было сложнее, но мне не хотелось пока что посвящать в это маму. Сначала самому надо убедиться, что все получится.
– Понимаю. – Мамин лоб снова разгладился. – Ты уже ел? Бургер или еще чего-нибудь? – Она взъерошила мне волосы, наклонилась и поцеловала в лоб.
– Не-е-е.
– Голодный, значит?
– Ясное дело.
– Ладно. Сделаю нам рыбные палочки.
Она исчезла в кухне. Я бросил рюкзак через открытую дверь в мою комнату, пошел за мамой, уселся за обеденный стол и стал смотреть.
– Мне нужно тебя кое о чем спросить, Рико, – сказала мама, растапливая масло на сковородке.
Моя голова автоматически вжалась между плечами. Когда мама меня о чем-то спрашивает и при этом называет по имени, это значит, ее что-то тревожит, а когда ее что-то тревожит, это чаще всего имеет под собой серьезную причину. Серьезную – я имею в виду, вескую. Ну а «веская» – это все равно что «сложная», а значит, шарики в лотерейном барабане непременно запрыгают.
– Про что? – спросил я осторожно.
– Речь идет о Мистере 2000.
Мне очень захотелось, чтобы рыбные палочки были уже готовы. Самый распоследний дурак мог предвидеть, во что выльется этот разговор. Мама открыла холодильник и принялась царапать и ковырять ножом в морозилке, где под слоем синего льда примерзла упаковка рыбных палочек.
– Он опять освободил ребенка, – продолжала она. – На этот раз того, которого похитили в Лихтенберге. Это уже пятый. А предыдущий был…
– Из Веддинга, я знаю.
А еще трое до того – из Кройцберга, Темпельхофа, Шарлоттенбурга.
Три месяца весь Берлин только и говорит, что о Мистере 2000. По телевизору передавали, что это, наверно, самый хитрый похититель детей всех времен. Некоторые еще называют его АЛЬДИ-похитителем, потому что его похищения такие недорогие, как товары в супермаркетах сети «АЛЬДИ». Он заманивает маленьких мальчиков и девочек в машину и увозит их, а потом пишет родителям письмо: