Рихард Штраус. Последний романтик - стр. 22

Он бичевал все вокруг, не заботясь о собственной безопасности. Поистине Бюлов обладал гениальной способностью вызывать к себе неприязнь, то поступком, то словом нанося оскорбления. В начале его работы в Мюнхене возник спор, можно ли расширить оркестровую яму. Бюлову сказали, что для этого придется убрать два ряда кресел. «Зато в аудитории будет меньше ублюдков»,[34] – ответил он. Замечание было немедленно подхвачено прессой.

Бюлов особенно не любил директора Берлинской оперы Георга Гюльсена. На концерте в Берлине, в программу которого он включил марш из оперы Мейербера «Пророк», он заявил, что собирается продемонстрировать, как следует исполнять этот марш и как он не исполняется в «цирке Гюльсена». Оскорбление вызвало очередной скандал.

Каков он был перед публикой? Когда бывал в ударе – вдохновлял ее, создавая атмосферу величайшего наслаждения. Он управлял аудиторией так же, как оркестром. Каждый из присутствующих чувствовал, что перед ним «стоит железный человек непреклонной воли и то, что он предлагает ему, – это высочайшее из возможных искусств». Бюлов обладал даром, присущим всем великим музыкантам, – вдохнуть в музыку жизнь, взволновать ею слушателя. На его концертах публика кричала и плакала. И горе тому, кто опаздывал! Бюлов оборачивался и испепелял его взглядом. Он требовал и добивался абсолютной тишины и не начинал концерт, если слышался хоть малейший шорох. Однажды, когда несколько молодых особ продолжали болтать, Бюлов обернулся и, окинув их грозным взглядом, произнес: «Леди, помните, вы не гуси, спасающие Рим». Большие требования он предъявлял и к терпению слушателей. Так, в первом отделении концерта он мог продирижировать Девятой симфонией, потом объявлялся перерыв, а во втором отделении снова исполнялась Девятая симфония Бетховена! Бывало, что он включал в программу одного концерта сразу три симфонии Бетховена. А как пианист исполнял все пять последних его сонат. Но по настроению мог предложить и «популярную программу», весь вечер исполняя самые любимые публикой произведения.

Бюлов любил обращаться к аудитории с небольшими речами, часто очень милыми и любезными. Ему нравилось поучать. Но порой он говорил и нелепости. Однажды, рассказывая о Бетховене, он стал утверждать, что его музыка посвящена Бисмарку, и в конечном счете приравнял его к Бетховену! Иногда же он просто грубо разглагольствовал перед публикой. В таких случаях, по свидетельству Ами Фай, ученицы Листа, «его лицо словно говорило: «Да кто вы все такие! Плевать я хотел, что вы думаете о моей игре!»[35] Американский критик Джеймс Ханекер слышал в Филадельфии его исполнение Концерта си-бемоль-минор Чайковского, который в предыдущем, 1875, году он впервые исполнил в Бостоне. «Присутствие дирижера, – писал Ханекер, – казалось лишним, поскольку Бюлов сам подавал все указания из-за рояля, при этом отчетливо поносил дирижера, оркестр, произведение и собственную жизнь».[36] Возможно, это было проявлением неуверенности в себе. «Если недовольство собой – самая характерная черта гения, – писал он, – то я могу притязать на гениальность».

После скандала в Мюнхене, когда стала известна связь Вагнера с Козимой, он был в отчаянии, не зная, куда податься, как продолжать свою деятельность в стране, где пресса выставляла его на смех не только как обманутого мужа, но и, согласно расхожей фразе, как «фаворита королевского фаворита». Бюлов впал в отчаяние и писал своему другу Бехштейну: