Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты - стр. 22

Как раз в то время, когда Дон Джонстон крутил многочисленные романы (надо полагать, в фильме представлены только избранные), Джим Джармуш начинал свой путь самурая независимого кино. За истекшие двадцать с лишним лет почти все, что казалось таким свежим и неожиданным в его ранних картинах, стало раскрученным брендом: жанр меланхоличного road movie, шутки-малютки типа «Ice-cream – You scream», образы грустных клоунов и недотеп, новый тип сюжета и саспенса, задействованного Джармушем в «Таинственном поезде». Я уж не говорю о культовой мистике «Мертвеца» и кодексе самурая, который теперь имеют обыкновение вывешивать над своими компьютерами сотрудники рекламных агентств.

Прекрасно понимая, что все в этом мире огламурилось и опошлилось, включая идеологию независимого кино, Джармуш беззастенчиво вставляет в свой фильм все возможные клише из собственных и чужих картин – включая фирменные отработанные Биллом Мюрреем в «Трудностях перевода» ужимки. Не случайно и Джессика Ланг получает роль, аналогичную той, что она сыграла в фильме Вима Вендерса (бывшего кумира и покровителя Джармуша) «Не входите без стука». Это не кража, не заимствование, не подражание, не родство душ, а просто отражение того факта, что реальность сложена из одних и тех же кирпичиков, и творчески преобразовать ее уже практически невозможно. Поэтому здравомыслящими людьми скептически был воспринят скандал с якобы украденным сценарием, который долго гулял по голливудским студиям и агентам кинозвезд, прежде чем попасть к Джармушу. Хотя податель иска и утверждал, что точно такая история приключилась в его жизни, это лишнее свидетельство самотипизации реальности. Сам же режиссер утверждает, что главного героя он списал с Билла Мюррея и его же пригласил на роль.

Джим Джармуш смиряется с фактом тотальной банальности бытия. И чтобы нам было понятно, что ему это понятно, пропускает через весь фильм одну чудесную шутку, которая делает картину одновременно идеальной для презентации журнала «Vogue» и для изысканий структуралистов. В самом деле: почему бы не написать научную работу про эволюцию роз или вообще цветов в мировом кинематографе – от «Цветка в пыли» и «Цветка кактуса» через «Розовый бутон» и «Розы Вашингтон-сквера» к «Сломанной лилии» Гриффита, которая и вдохновила Джармуша?

Картина начинается с огромного почтового конвейера, сортирующего разномастные конверты с письмами, среди сотен и тысяч которых есть один-единственный розовый конверт. По ходу путешествия Дон ищет именно этот провоцирующий розовый цвет, который один способен привести к разгадке тайны его отцовства. Розовая оберточная бумага, розовые визитки, розовые платья, кофточки, сумочки буквально преследуют героя, то и дело сбивая со следа, наводя на ложный. Мало того, он сам несет каждой из подруг розы или нечто подобное – как цветовой сигнал, код, как позывные надежды. И когда уже почти в финале мы видим юношу с розовой ленточкой на рюкзаке, трудно сдержать удовлетворенный смех: даже если бы парень оказался искомым сыном и все кончилось банальным хеппиэндом, мы бы простили это режиссеру за остроумие.

В этом розовом свете оказываются значимы и бывшие хиппи («дети цветов»), и раскладывание одежды по цвету – все это составные части драматургической цветовой игры. Режиссер едко обыгрывает пронесшееся по женскому миру розовое поветрие – и при этом хранит верность своим эстетическим пристрастиям, лаконичным и емким образам. Получается странный микс: по аналогии с «розовым неореализмом» (когда-то чуть не убившим великое итальянское кино) назовем его «розовым минимализмом».