Реверанс со скальпелем в руке - стр. 13
Очень скоро я хорошо уже знала обеих служанок – Берзе была шустрой, упрямой, хорошо готовила и пела. Высокая и грубоватая на вид Алэйн оказалась доброй и по-старчески слезливой и запросто могла всплакнуть по любому поводу – и хорошему, и плохому. Так и выяснилось, что настоящая Маритт утонула… Когда я подошла к речке первый раз, старушка схватила меня за руку, затряслась и захныкала:
- Ох, мадам… вы же не станете снова? И что на вас нашло? Из окошка да в холодную воду! Если б не Жером…
- Не помыться прыгала – точно… - растерялась я, а потом погладила её по руке, - не бойся, больше нет причин делать глупости, так же?
- Нету, мадам… теперь вы сама по себе, да надолго ли? Что еще тот – второй, надумает? – и прикрыла рот рукой, - ой, что я старая? Еще накличу.
И дальше только мотала головой. Раскрутить ее на дополнительную информацию получилось чуть позже. Я понимала, что делать это нужно грамотно, служанки может и были простоваты, но дурами точно не были. И я подбирала слова, строила фразы, хитрила… чувствуя себя какой-то Матой Хари или Штирлицем в шестом управлении РСХА.
Когда, уже искупавшись, мы сушили на себе рубашки, подставляясь солнышку, я все думала... На тот момент знала уже, что окна тут не открываются, а выставляются полностью. И уже понимала причину опасливых взглядов в ответ на мои просьбы открыть окно. Но как случилось, что Маритт сиганула в него? Тяжелую остеклённую раму одной женщине не выставить даже в состоянии аффекта.
- Я не выпала бы из окна, если бы его тогда не выставили, - с сожалением протянула я, поглядывая на Алэйн.
- Да… хозяину всегда было жарко, - покивала она. И всё… дальше думайте сами.
И что там могло…? Щитовидка, вегетососудистая дистония? Или мужик был гипертоником? При перепадах артериального давления бывает чувство жара без повышения температуры. Наверное, этого никогда уже не узнать. И все-таки постепенно что-то прояснялось – в час смерти Маритт рядом с ней был муж. Потом он умер… или сначала умер он, а она в отчаянии…? Это могло быть важно, а могло – и нет. Но лучше бы мне знать. Да и сами эти расследования и попытки что-то прояснить для себя тренировали ум, как кроссворды, развлекали и отвлекали. Каждое такое открытие я считала своей маленькой победой, а она радовала и запоминалась, постепенно рисуя в уме картины жизни Маритт…
Запомнились вечера на кухне – Берзе готовила, а мы или помогали по мелочи, или просто сидели на скамеечке у огня – только женщины, Жером уходил на ночь к семье. И просто говорили о том, как прошел день или рассказывали сказки и страшилки, но больше пели – я просила. Слушала тихие колыбельные и другие песни – со смыслом, больше похожие на баллады… Сама в исполнители не лезла, со школы помнила только Марсельезу да детскую песенку про крокодила, а репертуар любимой Лары Фабиан просто не потянула бы – Adagio… Je t'aime…
Больше того – я старалась гнать из своей головы и те слова, и мелодии тоже. Боялась что воспоминания захватят и я пропаду... расплачусь, расклеюсь. Потому что все еще не видела себя здесь…чувствовала инородным телом.
А музыка… раньше я даже не представляла сколько места она занимает в нашей жизни. А теперь скучала… совсем разлюбила тишину. Хотелось музыки и хотелось юмора, шума, суеты, электрического света и даже автомобильной вони хотелось! Ностальгия накрывала и не раз – жестко, до боли в грудине, до дыхательного спазма! Нельзя мне больше туда? Нельзя… я понимала. Ну, тогда хотя бы прогулку в ближайший город? Скромный такой утешительный приз.