Ретт Батлер - стр. 55
– Вопреки моим бесчестным намерениям, поскольку эта юная леди не смогла выйти замуж за Уилкса, то вышла за первого, кто оказался под рукой: брата невесты, Чарльза Гамильтона. – Батлер с сожалением покачал головой. – Какая потеря.
– Гамильтон? О’Хара? Семья из Джорджии? Рядом с Джонсборо?
– Та самая. Господи, как я завидую Чарльзу Гамильтону за ночи любви, что он провел с той несравненной девушкой, прежде чем уйти на войну. За море нежных слов. За долгие-долгие прощания.
– Чарльз Гамильтон мертв.
– Что?
– А вдова Гамильтон в Чарльстоне, гостит у своей тетушки Евлалии Уорд.
Ретт Батлер широко ухмыльнулся.
– Ну, Джон, вот это новости! В последнюю поездку я привез дочкам миссис Уорд французской парчи. Пожалуй, заеду к ним сегодня днем и посмотрю, что они из нее пошили.
Мирные граждане и новоявленные солдаты Конфедерации прогуливались вдоль больших черных пушек, установленных в чарльстонском Уайт-Пойнт-парке.
– А если из пушек начнут стрелять, мисс Скарлетт? – Присси отшатнулась от окна на втором этаже. – Повсюду большие пушки, в море федеральные корабли, и я боюсь, – она наморщила лоб, пока наконец не перескочила на нужную мысль, – боюсь за малыша Уэйда.
«Слава богу, он засыпает у нее на руках», – заметила Скарлетт О’Хара Гамильтон.
– А если мы с Уэйдом будем гулять, когда пальба начнется? Что, если прямо в гавань приплывут и из пушек стрелять будут? У маленького массы Уэйда душа уйдет в пятки!
Чарльстон, колыбель сецессии, остро реагировал на победы федералов.
Федералы хвалились:
– Есть пока такой Чарльстон, где восстание началось, и оно закончится там, где он когда-то был.
В прошлый декабрь пожар в самом центре города уничтожил восемь кварталов с церквями, домами и тем самым залом, где было принято решение отделиться. По городу шептались, что сожженный район предвещает будущее Чарльстона.
– Хоть бы федеральный флот вошел наконец в гавань, – сказала Скарлетт скорее себе, чем Присси. – Развеял бы скуку.
Она с неохотой несла бремя вдовства. Презирала тусклую траурную одежду, ненавидела свою вынужденную обязанность посыпать голову пеплом.
По крайней мере, в Чарльстоне она могла позволить себе лиловую окантовку на рукавах! На родной плантации Тара любой наряд, который не был совершенно отталкивающим, вызывал поспешный упрек матери, Эллен:
– Скарлетт, дорогая, люди могут неверно истолковать твои истинные чувства.
Ее истинные чувства…
Скарлетт угнетала чопорность. Кто это болезненное создание в черной вуали и плоской вдовьей шляпке? Разве эта карикатура – настоящая Скарлетт, самая веселая, самая очаровательная молодая женщина в округе Клейтон? Неужели она должна отказывать каждому кавалеру ради мертвого мужа, об утрате которого она сожалела меньше, чем о потере любимого пони? Чарльз Гамильтон был совсем мальчишка, а в постели – такой серьезный и скучный!
Жизнь ужасно несправедлива! Скарлетт должна притворяться, что ее сердце похоронено вместе с Чарльзом, тогда как она бредит Эшли Уилксом, мужчиной, за которого просто должна была выйти замуж. Эшли Уилкс… Его улыбка, томные серые глаза… В холодной вдовьей постели Скарлетт вновь и вновь оживляла в памяти каждый миг, проведенный вместе с Эшли, – прогулки по саду, напоенному ароматом роз, на плантации Двенадцать Дубов, его тихие любезные речи, разговоры о книгах, которые он читал, о великих полотнах, которые видел в Европе, веселые прогулки верхом по полям и лугам Джорджии. Их любовь была до того изысканна и нежна, что не нуждалась в словах, – пока не настал тот роковой день, когда произошла ссора в библиотеке: Скарлетт призналась ему в любви, а Эшли отверг ее, чтобы жениться на другой.