Ретт Батлер - стр. 35

Однако, узнав, что мистер Миллз – вольный негр, сей аболиционист отказался от места, потребовав вернуть деньги. Правда, поскольку во время Недели скачек во всем Чарльстоне не сыскать было свободной комнаты, он в конце концов поселился в своем номере, но все еще требовал возвращения суммы.

– Принципы у янки чрезвычайно гибки, – сказал Джон Хейнз. – Шарлотта, вы сегодня сама не своя. Где ваша лучистая улыбка?

– Шарлотта страдает по Эндрю Раванелю, – ответила миссис Фишер, резко открывая корзину. – Наша кухарка готовит цыпленка лучше всех в Каролине.

– Бабушка! Я не страдаю!

– Ах, дорогая. Эндрю Раванель – галантный, мужественный, симпатичный, очаровательный молодой человек, да еще и банкрот. Какая девушка пожелает лучшего жениха?

Воздав хвалу цыпленку, Джон продолжил беседу:

– Я надеялся увидеть сегодня днем Розмари. Вчера вечером поспорил на тур вальса, но у нее все танцы были расписаны.

Несмотря на усилия лучших портних Чарльстона, мисс Фишер оставалась непривлекательной: волосы невыразительного мышиного оттенка, цвет лица далек от совершенства, а талия скорее под стать шмелю, чем осе.

Шарлотта поджала губы.

– Значит, мы с Розмари больше не подруги.

– Шарлотта, не капризничай. Вы дружите с пяти лет, – возразила бабушка.

Джон Хейнз вздохнул.

– Почему самые прелестные девушки Чарльстона готовы драться из-за одного и того же джентльмена? А обычному парню вроде меня и шансов никаких нет. Не имею ничего против Эндрю, но, если бы он споткнулся и сломал свой аристократический нос – большего изъяна и не желаю, – я бы не очень горевал.

Миссис Фишер подбодрила его:

– Продолжайте, Джон.

Хейнз улыбнулся.

– По-моему, я так и делаю. Должен задать вопрос дамам: вы не думаете, что из меня бы вышел отличный супруг?.. Спасибо, миссис Фишер, я попробую куриную ножку.

Зрители и покупатели подходили к длинному зданию конюшни, где устроили торговлю неграми. Внутри толпа покупателей мешалась с живым товаром. Негритянки были одеты в скромные ситцевые платья, на головах платки повязаны тюрбанами, мужчины – в грубых суконных куртках и штанах, подпоясанных веревкой. По прихоти каждого мягкие фетровые шляпы у одних были лихо загнуты набок, у других – практично надвинуты, у третьих – просто примяты.

Пришедшие впервые покупатели рабов напускали на себя вид знатоков, как часто бывает с неопытными людьми.

Кассиус, музыкант, которого жаждал купить Эндрю Раванель, прислонился к дверце стойла, скрестив руки на груди, с банджо на плече. Это был безбородый, полноватый, очень темный молодой негр с благодушными манерами, что некоторым белым казались непочтительными.

– Эй, парень, хочу послушать, как ты бренчишь.

Кассиус с любовью похлопал по банджо, как будто инструмент обладал силой своего хозяина.

– Не могу, масса. Нет, сэр. Аукционер сказал, я должен вести себя так, как девка, знающая себе цену. Не должен ничего давать за просто так. Кто покупает меня, покупает мою музыку… Масса, – добавил он торжественно, – я и пресвитерианца до танца заведу.

Большинство негров старались понравиться покупателям, подыскивая хозяев подобродушнее и тех, кто мог бы купить семью целиком.

– Да, масса, делаю на рисовом поле всю работу от и до. С тех пор как мальчонкой был, знаком с рисом. Зубы почти все на месте, слава Тебе, Господи. Нос сломан – лошадь когда-то лягнула. Вот жена, прачка, и сын, работник в четверть силы, но вырастет – точно себя покажет.